Князь. Записки стукача

– А вы оказались ловки, сударь… Поздравляю!

Он уже знал, что я понравился, но ничего не знал о «приходящей в ночи»!

Я обнаглел:

– Завтра я уезжаю…

Вопросительный взгляд Кириллова.

Я пояснил:

– Покупаю землю на юге. Когда-то тетушка была третьей среди землевладельцев – только граф Илларион Иванович Воронцов-Дашков да графы Орловы-Давыдовы были покрупнее… Теперь мне до них не дотянуться. Так что землицу покупать нужно… Уверяю вас, скоро земля будет сильно дорожать, потому и вам советую…

Возвращаясь от Кириллова, все думал: «Не знает!»

Но этого не может быть! Наверняка среди моих лакеев – его агенты… Или там что-то другое? Он чего-то ждет?

Я приехал в Липецк – маленький зеленый провинциальный городишко. Он был известен своими целебными грязями. Здесь находился курорт, основанный еще во времена Императора Александра Первого, оттого в Липецке привыкли к приезжим.

Но прибывавшие атлетически сложенные молодые люди мало походили на больных. Несусветная глупость – выбрать этот курорт для встречи…

Я вынужден был жить в той же гостинице, что и они (другой в городе не нашлось), и наблюдал, как один за другим они появлялись.

…Среди них были мой знакомец Ангел Мести – Баранников и, конечно, гигант с темной бородой и богатырским сложением – любовник Сонечки Андрей Желябов. Сонечку я не встречал…

Подъехал и другой мой знакомец – Александр Михайлов. Сей Робеспьер правил бал, он был главным.

Я все ждал, что мне встретится другая она. Но тщетно…

Баранникова сопровождала какая-то девица, его гражданская жена, оказавшаяся здесь единственной дамой…

Утром, плотно поев в гостинице – к изумлению официантов, отвыкших от здоровых желудков, – приехавшие молодые люди бродили по городу. Они вызывающе выделялись на фоне пожилых господ, прибывших на лечение. И если здесь были агенты (а они были, как я знал, повсюду), им следовало обеспокоиться.

Наконец все собрались – я насчитал одиннадцать человек. И они начали выезжать за город – обсуждать будущие действия. Лакеям в гостинице говорили, что едут на пикники. Для правдоподобности посылали лакеев за снедью… И опять все это должно было казаться подозрительным – пышущие здоровьем молодые люди, проводящие время на пикниках и запасающиеся провизией, совсем не подходящей для желудочных больных. А главное – это были весьма странные пикники, ведь на них выезжал десяток молодых жеребцов и всего одна дама!

Они походили на детей, играющих в очень взрослые игры… Кириллов должен был узнать. В том числе обо мне.

Это была игра с огнем.

И вот наступил мой день. Утром ко мне пришел улыбчивый Александр Михайлов, а с ним – тот страстный еврей, парижский знакомый с всклокоченными волосами, помешанный на терроре убийца харьковского губернатора. Его звали Григорий Гольденберг.

Напомнив мне о парижской встрече, Гольденберг угрожающе спросил:

– Вы готовы сегодня передать нам чек?

– Совершенно верно, милостивые государи. Остается только узнать, на какое дело.

Ответил Михайлов резко и деловито, что так не вязалось с его добродушнейшим лицом:

– Завтра, сударь, состоится главное заседание. И вы его увидите. Не все заседание, но основную часть. Она даст вам возможность исчерпывающе понять, куда пойдут ваши деньги…

– На террор! – не выдержал Гольденберг. – На террор против подлой Власти… Бац бомбой – и нету мерзавца!

Наступило молчание.

– Вы и теперь готовы дать чек? – спросил Михайлов.

– Да…

– Ну что ж, остальные подробности услышите завтра, – кивнул он.

Гольденберг истерически засмеялся – он был в ажитации.

Ранним утром следующего дня мы выехали. Помню, это было воскресенье. Гостиничные лакеи грузили выпивку, жареных цыплят и любимое блюдо подпольной России – булки с колбасой.

Ехали в трех нанятых каретах и в пролетке… Я в пролетке находился один. Они разместились в каретах.

…Стоял прелестный летний день. И одиннадцать человек (почти все закончат жизнь на виселице или в одиночных камерах) веселились, как дети. Дорога за городом шла лугами, вдали виднелся лес… И вдруг моя пролетка будто споткнулась, остановилась. Извозчик недоуменно хлестал по лошадям, но они только беспомощно били копытами. Дальше – больше, карета приподнялась. Раздался счастливый, громовой хохот. Я соскочил с пролетки…

Желябов с красным лицом, на котором выступили от напряжения вены, держал мою пролетку, приподняв её. Оказалось, он с кем-то поспорил, что сначала остановит ее на ходу, а потом поднимет за заднюю ось вместе с седоком.

Он с вызовом глядел на меня… Потом отпустил ось, пролетка плюхнулась на землю.

Я понял: она все ему рассказала, и, как положено тупому крестьянину, он бешено ревновал ее к прошлому. И ненавидел меня, ведь мне, а не ему отдала она свое девство…

Наконец приехали. Отпустили извозчиков, договорились, что те приедут за ними вечером. Моя пролетка должна была вернуться через два часа.

Все разбрелись в поисках места, которое трудно увидать издали. Наконец Михайлов крикнул: «Нашел!» Это был густой кустарник и несколько деревьев, стоявших на большой поляне…