Княже мой, княже

- Придётся переодеваться, - растерянно произнёс Энзо и, чуть заметно усмехнувшись, приподнял одну бровь. – Простите, князь. Что люди подумают о вас…

- Что я сошёл с ума, - ответил Эван, разглядывая пятно. «И это на самом деле так».

Некоторых вещей – таких, как эта – Эван до конца не понимал. Рафаэль – по большей части – выглядел как человек, который не боялся ничего. За внешней хрупкостью легко угадывалось циничное презрение ко всем, кто не принимал его. Но иногда Эвану казалось, что есть что-то ещё.

По усадьбе неторопливой походкой шествовал сентябрь, и деревья в парке постепенно меняли свой цвет, каждым шорохом своих листьев напоминая Эвану о том, что это последняя осень для него.

Признаваться себе в том, что путь его подошёл к концу, было странно – что бы там ни было, до конца он не мог поверить в поставленный диагноз.

Там, наверху, в изъезженных стальными кораблями межзвёздных просторах, время, казалось, толком и не шло. Там всегда была зима – и потому Эвану казалось, что ему нечего особо терять. Большую часть своей жизни он провёл там, на космических путях, и большую часть жизни чувствовал себя так. Время ничего не значило для него.

Потому ли, что здесь, на Альбионе, жизнь шла иначе – или потому что именно теперь он по-настоящему почувствовал, что живёт – но Эван вдруг обнаружил, что ему до ужаса не хотелось умирать.

Кашель почти не беспокоил его – только если он слишком долго бежал. Грудь, правда, по-прежнему болела по ночам, но теперь он так крепко спал, что совсем этого не замечал.

И трудно было поверить, что он, совсем ещё молодой и почти здоровый человек, так скоро отправится на тот свет.

Эван невольно думал об этом, оставаясь в одиночестве, которого здесь, в усадьбе, «было хоть отбавляй». Дамы без конца говорили, что они только и ждут, когда их оставят одних и позволят заниматься своими делами. Их разговоры о новых платьях и соседях, на званых обедах которых эти платья должны быть показаны, на самом деле утомляли. Но стоило Эвану отойти достаточно далеко, как леди Изабель сама заявлялась к нему в кабинет и терзала его с просьбами устроить бал. Леди Катрин если и выбиралась из свой комнаты, то только для того, чтобы призвать всех обратиться к Ветрам и покаяться во всех грехах. Садовник, добивающийся разрешения перекопать клумбы у границы парка и посадить там весной какие-то деревья с розовыми и голубыми листьями, попросту раздражал. Племянники после последней неудачи особо не подходили к нему. Кестер целые дни проводил у Дугласа Эллиота, чья усадьба была всего в двух милях от дома Аргайлов, и там наблюдал за тренировками скаковых лошадей. Линдси, наплевав на все приличия, уехал в город и больше не появлялся - целыми днями он пропадал в тележной мастерской, где ему собирали новый гоночный экипаж - старый он точно перед отъездом разбил на углу Ковент сквер и Грин гарден. Дворецкий каждое утро напоминал ему о том, что пора бы перестроить погреб, в который, по его словам, уже не вмещалось вино. Эван молчал, потому что прекрасно понимал, куда денутся излишки вина, пока будет идти ремонт. А также ему постоянно жаловались на что-нибудь, например, что кухарка каждое утро выходила через чёрный ход и продавала жир, устраивая целый аукцион. В довершение всего мальчишка, которого Линдси зачем-то ему приволок, то и дело норовил подловить Эвана и упасть на него - или попросту затащить его куда-нибудь на сеновал. Но, несмотря ни на что, Эван продолжал думать о времени, которое убегает от него с каждым упавшим на землю листком. И только Рафаэль отвлекал его от бесконечных мыслей, которые иначе свели бы Эвана с ума.

Как-то вечером, когда последняя неделя его последнего сентября уже подходила к концу, Эван поднялся в свою спальню, приготовившись к очередной ночи, полной одиночества: будь он хоть трижды владельцем поместья и князем Аргайлом, он всё равно не мог позволить себе того, чего по-настоящему хотел.

Из разбросанной перины, утопающей в белом атласе и кружевах, виднелась белая аккуратная нога.

На несколько секунд он замер, колеблясь между естественным инстинктом позвать охрану и дёрнуть за неё, чтобы разобраться, кто был настолько нагл, что пробрался сюда, но принять решения так и не успел, потому что из вороха подушек поднялась темноволосая растрёпанная голова, и заспанный голос Рафаэля произнёс:

- Вы так долго, князь. Ещё немного - и я бы уснул без вас.

Эван молча стоял на пороге и смотрел на него. Вопреки первому ожиданию, Рафаэль не был обнажён – наоборот, всё его тело с ног до головы было скрыто белоснежным хлопком сорочки, делавшим его похожим на невесту в первую брачную ночь, и сквозь который нельзя было увидеть даже контуров стройных бёдер.

Рафаэль потянулся, зевнул и соскользнул на пол.

Опомнившись, Эван плотно закрыл за собой дверь и только потом прошипел:

- Что вы делаете здесь?

- Жду вас, - Рафаэль замер в нескольких шагах от него.

- Я тебя не вызывал!

- Но вы сказали, что хотели бы видеть меня целиком.

Эван молчал.