Княже мой, княже

Энзо, почти не переставая, стонал. Он боялся шевельнуться и в то же время хотел нанизаться глубже с обеих сторон. Игра, затеянная Эваном, сводила его с ума.

Наконец он выдохнул:

- Всё…

Эван сильнее всосал его член и, свободной рукой поймав яички, принялся осторожно массировать их. Энзо выдохнул и излился внутрь него.

Он лежал неподвижно, не в состоянии собрать себя по частям. Кий медленно вышел из него. Эван отстранился и встал.

Энзо вдруг стало стыдно – и снова его одолел страх, которого он не испытывал ни с одним мужчиной. Никогда. Страх, что он просто игрушка в этих сильных, спокойных руках.

«Так оно и есть», - напомнил он себе, но поверить не смог.

Эван какое-то время смотрел на фигуру юноши – обнажённую, беззащитную ниже пояса и плотно закутанную в ткань выше него. Лицо Энзо раскраснелось, но шейный платок продолжал лежать так, будто он повязал его только что. Он прочно скрывал от Эвана горло, и возможно поэтому Эвану без конца хотелось увидеть именно его.

Эван поймал руку Энзо и потянул, заставляя встать. Прижал к себе и медленно принялся гладить по волосам. Сам он был по-прежнему возбуждён, Энзо потянулся, чтобы погладить его напряжённый пах, но Эван перехватил его руку, поднёс к губам и поцеловал.

- Не сейчас, - сказал он. Энзо кивнул. Если бы князь хотел получить разрядку, он бы стесняться не стал

- Я хочу видеть тебя целиком, - произнёс негромко князь в унисон его мыслям, продолжая неторопливо перебирать чуть завитые прядки волос.

- Мне раздеться?

Эван покачал головой.

- Не так.

Энзо осторожно обнял Аргайла – этого не было приказано, но ему просто хотелось его обнять.

- Как прикажете, князь, - сказал он.

- Да.

Энзо чуть улыбнулся и, отстранившись, попытался заглянуть в его глаза – потемневшие и выдававшие мрак, поселившийся внутри него.

- Я не это хотел сказать. Я тоже хочу.

- Хорошо, - Эван почему-то отвёл взгляд.

Часть

За три недели в усадьбе По Эван узнал о Рафаэле не так уж много.

Не то чтобы его не интересовало, кто этот мальчик и что творится у него в голове. Он просто необыкновенно отчётливо понимал, что им нет смысла друг к другу привыкать. И в то же время всё равно хотел знать, поэтому задавал всё новые и новые вопросы.

Ему нравилось как бы раздирать собственную рану, расковыривать болячку, которую никто бы уже не смог излечить. Каждый раз напоминать себе о том, кто перед ним – потому что, глядя на задумчивые синие глаза и обнимавший шею белоснежный воротник, слишком легко было об этом забыть. Рафаэль напоминал поэта или художника, на две трети погружённого в себя и в то же время тонко чувствующего всё, что происходит вокруг – но никак не шлюху, которой был. И этот обман выводил Эвана из себя - как не смог бы вывести из себя никто.

Он раз за разом проклинал иронию судьбы, которая привела его к этому мальчику только теперь, когда он уже принадлежал всем. То и дело Эван думал, что если бы прилетел хотя бы годом раньше, быть может, смог бы забрать Рафаэля целиком себе, не делил бы ни с кем.

И как только Эван погружался в мечты о том, как встретил бы его несколько лет назад, реальность ошпаривала его потоком ледяной воды: поехал бы Рафаэль с ним, если бы они встретились тогда? Или ему нужен был именно князь? Нужно было то, что Эван смог бы дать ему только сейчас?

Чем дольше Эван думал, тем более его одолевала злость, и он снова задавал какой-то вопрос – совсем не тот, который хотел на самом деле задать.

- В тебя когда-нибудь входили сразу вдвоём?

- Кто-нибудь из них вставлял в тебя кулак?

Эван видел, как надкалывают ледяное спокойствие юноши эти вопросы, но большего - настоящей злости или настоящей боли - добиться от него не мог.

За три недели он узнал, что Энзо любит запах лесных цветов и не любит запах роз.

Что он без ума от тёплого молока с мёдом, которое может потягивать, сидя у себя в комнате у окна до тех пор, пока оно не остынет напрочь.

Что ему нравится, по-настоящему нравится, когда руки Эвана входят в него и гладят изнутри, причиняя шершавостью пальцев едва заметную боль.

Что он терпеть не может рано вставать и не умеет ездить верхом. Но что он любой науке может научиться быстро и легко.

И что он терпеть не может, когда его бьют – даже очень легко.

Однажды Эван попробовал ударить Энзо хлыстом.

Они были в конюшне, и конюха Эван отправил искать новую узду.

Белоснежный обворожительный зад, от которого невозможно было отвести ни руку, ни взгляд, светился перед ним, а Рафаэль тяжело дышал, прижатый к стенке стойла щекой. Волосы его, аккуратно уложенные ещё полчаса назад, теперь порядком спутались и среди чёрных прядок виднелись прутики соломы.

Эван провёл по белой, идеально круглой, заднице рукой.

- На тебе когда-нибудь ездили верхом?

- Что?.. – Рафаэль слышал вопрос, по-видимому, не лучше, чем сам Эван, когда произносил его. Он попытался чуточку повернуть голову, чтобы заглянуть любовнику в лицо, но успел сделать лишь частично – и замер, увидев, как тот отстёгивает от пояса конский хлыстик.