Княжеская школа магии (СИ)

— Белеет парус одинокой в тумане моря голубом!.. Что ищет он в стране далёкой? Что кинул он в краю родном? Бла-бла и хрень ещё какая-то. А дальше я немножечко забыл. Но суть я передал словами, ведь неплохо так завыл, — начал я нести рифму-чушь, чтобы вспомнить ещё хоть что-то. — А вот, вспомнил. Там ещё концовка: Под ним струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой… А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой! Вот как-то так, пацаны.

— Неплохо, — сказал Лермонтов.

— Неплохо?! Ты это серьёзно?! Слушай сюда, Парус. Да если бы ты немного пошевелил мозгами и доработал мой стишок, то смог бы забрать его себе и использовать в качестве пиара. Уверяю, ты с этим стишком стал бы знаменитым.

— Но ведь я же не стишки сочиняю, а создаю силой мысли белые паруса.

— Это твой дар?

— Ну да. Могу применить на любую… — Парус задумался. — Да вообще на любое транспортное средство. Если коротко, то на машину могу применить белые паруса и она взлетит.

— А на поезд?

— Ну тут вряд ли получится. Поезд — это поезд. А я говорю про что-то более приземлённое. То есть более… ну более, понимаешь… понимаете?

— Понимаю, — улыбнулся я. Стало приятно, что дети не забывают обращаться ко мне на «Вы». То бишь какое-то уважение уже есть. — Теперь ты, — указал я на мальчишку, который сидел за Пушкиным.

— Чайковский Пётр Ильич… к Вашим услугам, — встал мальчишка и поклонился. — Щелкунчик — моё зубастое прошлое.

— Не понял?

— Да Вы и не поймёте, — встрял Саня Пушка. — Вечно мне что-то откусывает: то стул покусает, то парту, то портфель. Один раз даже револьвер мой покусал. — Пушкин высморкался. — Так бы и отстрелил ему все зубы, да только отрастут новые.

— Ну не злись, Пушка, — посмеялся Щелкунчик. — Не такой я плохой, как тебе кажется. Просто зубки иногда чешутся. Поучись со мной годик-другой, тогда узнаешь, как я могу себя контролировать.

— Ага. Я лучше годик-другой буду отстреливать тебе зубы, чем узнавать про твой контроль.

— Так, мужики, спокойно, — уже я влез. — Махач устроите где-нибудь в другом месте. — Посмотрев на Чайковского, я спросил: — Какой у тебя дар?

— Он кусается! — снова начал Пушкин.

— Да возьми ты, сука, себя в руки! — гаркнул я, при этом спокойно добавил: — Дай, Саня, человеку сказать.

— Извините, — отвернулся Пушкин от своего соседа сзади и уставился на доску.

— Просто молчи, Пушка. Так какой дар у тебя? — снова посмотрел я на Чайковского.

— Я вхожу в состояние, в котором могу перегрызть своими зубами и парту, и железо, и арматуру, и стекло…

— И вообще лучше не подпускать его к нам, — опять влез Пушкин.

— Угомонись, придурок! — уже Толстый выдал.

С задних парт начали «окать», мол, не ожидали, что Толстый такое может выдать.

— Тише. Тишина, мать вашу! — пришлось снова повысить голос. — Спокойно, твари… божьи, — постарался я красиво выкрутиться.

— Судя по второму ряду, который замыкается на мне, теперь я должен представиться, — сказал шестой мальчишка. — Меня зовут Менделеев Дмитрий Иванович, но все называют меня «Химик». Собственно, в этом и есть мой дар. Для особо умных могу сказать, что если понадобится подорвать школу, а под рукой будет только апельсин и кока-кола, то я смогу сделать трубки и подкинуть их директору в кабинет.

— Это ты к чему?

— Да так. Лучше не вникайте. Скажите, Хиро Мацумото, Вы услышали мой дар?

Я кивнул, но решил всё равно уточнить:

— Ты взрыватель?

— Нет. Я химик. И меня называют «Химик». Я могу гораздо больше сделать, чем обычную или необычную взрывчатку.

— Что ж, хорошо. Буду иметь в виду. Следующий, — посмотрел я на седьмого мальчишку уже из третьего ряда.

— Меня зовут Топор. Ещё отзываюсь на «Федя Топор». А по паспорту я — Достоевский Фёдор Михайлович. И я отлично владею топорами. То есть я могу силой мысли управлять ими. А могу даже создавать их. Но это не значит, что я владею телекинезом. Хотя, может, и владею. Но это распространяется только на топоры. Если Вы попросите метнуть карандаш в голову Пушки, то у меня не выйдет. Но если я с помощью скотча сделаю из карандаша подобие топора, тогда смогу его метнуть в Пушку. Ну или в Толстого. Или в Гоголяна.

— Это всё?

— А Вам мало?

— Нет-нет. Всё хорошо. Чем меньше, тем лучше. Следующий, пожалуйста.

— Чехов Антон Павлович. Прозвище «Чехословак», — кратко представился мальчишка. — После полуночи превращаюсь в Каштанку. Это такая собака. Но есть проблема: я не могу взять след человека, если вдруг нужно кого-то отследить. Но зато я очень хорошо чувствую закла… «вещи». Меня так и тянет на что-то запрещённое.

— Я понял тебя, Чехословак. Ты у нас мастер закладок. Все мы не без греха. Но в восемь лет?! Тебя реально уже в таком возрасте тянет на что-то запрещённое?

— А как же. Я ведь Чехословак. Это не просто так, понимаете?

— Не понимаю и понимать не хочу. Но рад, что ты нашёл свою дорогу, хоть и не очень хорошую для многих.

— Главное — чтобы мне она нравилась.

— Ну это да. А ещё важно — чтобы не уйти на тот свет от пьянки или передозировки в таком раннем возрасте.

— Может, Вы следующего опрашивать будете?