Княжеский отбор для ведьмы-дебютантки

Сначала я жутко пугаюсь. А если я не смогу различать — сказал человек что-то на самом деле или всего лишь подумал об этом? А если я по ошибке отвечу на какие-то его потаенные мысли и тем самым выдам себя? И можно ли сойти с ума из-за того, что чужие мысли будут то и дело лезть в голову?

Потом я вспоминаю фильм «Чего хотят женщины», где главный герой случайно обрел способность читать чужие мысли. Он тоже на первых порах был в шоке, а потом научился использовать свой новый навык.

И хотя это было всего лишь кино, воспоминание о нём меня несколько приободряет.

А через несколько минут я понимаю, что не слышу более чужих мыслей. Наверно, я слишком увлеклась собственными. Это радует. Значит, можно отвлечься.

Пробую снова сосредоточиться на окружающих.

«Ах, неужели Никита так и не приедет на ужин?» — это уже думы кузины Софи.

А когда я улавливаю мысли молодой и разбитной горничной Аграфены, то невольно краснею — слишком уж эротические у нее фантазии.

Едва заканчивается обед, я пулей вылетаю из-за стола. Разыскиваю Кузьмича и рассказываю ему о том, что произошло. Он довольно улыбается.

— А и то ладно, графинюшка. Стало быть, уроки с его сиятельством продолжать нужно.

Я и сама думаю так же. И плевать мне на недовольство тетушки.

Следующее утро выдается дождливым, и Татьяна Андреевна наверняка воспротивилась бы моей прогулке верхом, но они с Софи после завтрака уезжают в город за какими-то хозяйственными покупками.

К мельнице мы мчимся галопом.

— Наталья Кирилловна, поостереглись бы! — урезонивает меня Захар Кузьмич. — Тропинка скользкая!

Спрыгнув с лошади у самого крыльца, я устремляюсь в кабинет Лариона Казимировича, не дав лакею возможности даже доложить о нашем прибытии.

— Чего это ты, Наталья Кирилловна, носишься как ошпаренная? — любопытствует хозяин. А глаза его хитро так поблескивают. Наверняка, он обо всём догадался и сам.

— Я научилась читать чужие мысли! — выпаливаю с порога. — Я сегодня тетушки мысли прочитала, и кузины, и нашей горничной…

Старик укоризненно качает головой:

— Свои сначала научись понимать!

— Свои? — удивляюсь я. — А разве я их не понимаю?

Он хмыкает:

— Мало кто свои мысли понимает. Вот скажи, графиня, знаешь ли ты, чего сама хочешь?

Я немного удивлена:

— Конечно, знаю! Я хочу всему тому научиться, что папа умел! Мысли читать и людей лечить.

Но старик не спешит такие намерения похвалить.

— Ну, научишься. А дальше что?

— Дальше? — переспрашиваю я.

Он нетерпеливо поясняет:

— Будешь сидеть в своей Закревке, читать мысли тетушки и лечить дворовых людей?

А я вдруг понимаю, что, действительно, толком не знаю, чего же я хочу на самом деле.

— Вот то-то же, — вздыхает Ставицкий. — Тебе бы понять нужно, что ты со своими новыми знаниям делать станешь? А ведь твой папенька еще и животным магнетизмом владел.

— Чем-чем? — не понимаю я.

— Внушение людям делать умел.

— Гипнозом???

Теперь уже он смотрит на меня непонимающе, а я догадываюсь, что слово «гипноз» еще не вошло в обиход.

— Но этому я тебя учить не буду, — твердо говорит он. — Потому что считаю, что это людям во вред идет. Да и не все такому внушению поддаются. И вот еще что запомни — прошлое отпусти. Не пытайся чужие тайны узнать. И мстить не пытайся.

Я чувствую, что краснею. Это как раз одна из моих целей — узнать, что произошло тогда в Петербурге, и попытаться восстановить честное имя графа Закревского. Правда, делать это я намереваюсь только после того, как выйду из-под тетушкиной опеки.

Я торопливо перевожу разговор на другую тему:

— А что же нужно, чтобы целебному делу научиться?

Старик отмахивается:

— Я тебя, графиня, всему, чему мог, научил. Дальше — сама.

— Нет, подождите! — нервничаю я. — Вы только мысли научили читать! А лечить-то нет!

Он, кряхтя, поднимается с лавки, манит меня пальцем и бредет к дверям. Я послушно выхожу вслед за ним.

Он спускается с крыльца, берет с земли увесистый камень и прицеливается в мирно сидящую на дереве белку. Я не успеваю даже спросить, что он собирается делать, как камень уже сбивает белку с ветки, и та падает на землю.

Я вскрикиваю и бросаюсь к раненому зверьку. Кровь течет из раны на крохотной головке.

— Зачем вы так? — слёзы текут ручьем, и я едва вижу худенькое рыжее тельце.

— Лечи! — вдруг командует Ставицкий.

— Я не умею! — кричу я.

Он пожимает плечами и разворачивается, чтобы вернуться в дом.

Я не знаю, что нужно делать. Интуитивно догадываюсь поднести руки к беличьей головке, сосредотачиваюсь. Нет, ничего не получается! Из раны продолжает течь кровь.

Но спустя пару минут вдруг чувствую какое-то странное тепло на кончиках пальцев. Касаюсь рыжей шерстки, глажу ее.

А еще через несколько минут белка вскакивает и быстро взбирается на сосну.

Я продолжаю плакать — теперь уже от счастья. Захар Кузьмич помогает мне подняться.

Я оглядываюсь — Ларион Казимирович уже скрылся за дверями. На крыльце стоит только его неприветливый лакей.

— Его сиятельство велел передать, что приезжать к нему более не надо.