Княжич

Боли в ступнях и правда почти не было. То ли Айвор был никудышным катом, то ли помогал давний заговор. Тот, которому меня Любава научила.

— Всю требуху отбили, гады ползучие. — Куденя, постанывая, подвинулся еще ближе.

— Ты на ползучего сейчас сам больше похож, — кто-то из возчиков голос подал.

— Это уж точно, — через боль ухмыльнулся бывший лучший лучник древлянский. — Когда же наши-то начнут? А то ноги затекли, сил нет, — сокрушался он. — Да еще опорка размоталась.

— Когда надо, тогда и начнут! — рассердился я. — Тише. Идет кто-то.

И верно. Вскоре появился варяг. В обманчивом свете костров я не узнал его сразу. Но когда он присел передо мной на корточки, я понял, кто это.

— Ну что, Добрый, сын Мала? Ты уже приготовился к встрече с пращурами? — спросил Асмуд по-свейски.

— Да, — ответил я ему. — Матушка моя да ратники древлянские, которых ты со Святища на камни острые покидал, рады будут принять меня в Светлом Ирии…

— Смел ты, и это делает тебе честь, — удивился старый варяг. — А ведь рассвет скоро.

— Не с этим рассветом я уйду из Яви, — невольно улыбнулся я.

— Ты так думаешь?

— Не думаю. Знаю.

— Откуда?

— Прорицательница Торбьерг мне все про мою жизнь рассказала.

— Мало ли что гадалка придумать могла, — усмехнулся Асмуд.

— У хевдинга Торбьерна в Исландии ее звали Малой Вельвой, а это многое значит.

— Чего же она тебе напророчила?

— Что ты сейчас развяжешь меня, — сказал я настойчиво.

— Прямо сейчас? — удивился он.

— Да. Прямо сейчас.

— А зачем?

— Чтобы живым остаться.

Он некоторое время посидел молча.

Затем снял с пояса мой кинжал. Вынул клинок из ножен. Посмотрел, как отсветы костров играют на его лезвии. Взмахнул им и ударил меня в грудь…

Удар был такой сильный, что я едва не задохнулся от боли. Слава Даждьбогу, кольчуга не подвела. Лезвие узорчатое сломалось, а я живой остался…

А боль…

Это не страшно… одним синяком больше, одним — меньше…

— Права оказалась Торбьерг! — воскликнул Асмуд.

— Убедился? — закашлялся я, а как только кашель отступил, превозмогая боль, прохрипел: — Нагнись ко мне, Асмуд, сын Конрада. Я тебе тоже должен слово сказать.

Он нагнулся, и я быстро, без подробностей, нашептал ему о том, что напророчила мне гадалка варяжская.

Он слушал меня внимательно. А когда я закончил, долго смотрел на меня, точно впервые увидел. А затем обломком кинжала перерезал мои путы.

— Не забудь об этом, — сказал он.

— Беги, пока можешь. И тоже не забудь об услуге, которую я тебе оказываю, — сказал я, растирая непослушные, затекшие руки.

— Не забуду, — кивнул Асмуд, отбросил никому не нужный обломок недавно такого дорогого кинжала.

Совсем не старческой, быстрой походкой он подошел к боевому коню кагана Киевского. Отвязал. Неловко забрался на него. Ударил пятками коню в бока и поскакал прочь из становища.

Может быть, кто-то в стане варяжском и заметил это, только через мгновение забыл.

Едва Асмуд скрылся в ночной тьме, над поляной раздалось странное жужжание, и один за другим опоенные варяги стали сыпаться на землю, пробитые древлянскими стрелами.

— Слава тебе, Даждьбоже! — крикнул Куденя. — Наши начали. Молодец Побор, — улыбнулся он, когда я принялся его распутывать. — Точно лучники бьют.

А спустя еще мгновение из ближнего бора послышалось:

— Бей!

И ратники древлянские навалились на становище.

А я своих развязал. И пошли мы варягов бить.

Но это не было битвой…

Это была резня…

Очумевшие от браги и зелья варяги метались среди костров. Все никак понять не могли, откуда на них смерть накинулась. И падали, стрелами пробитые, мечами порубленные, ножами подрезанные, копьями истыканные.

— Жив, сынко? — услышал я отца.

— Жив, батюшка, — я в ответ ему.

Подбежал он ко мне. Глаза горят. Под скулами желваки от злости играют. Обнял меня крепко. Говорит:

— Вот, держи. Дедов меч. Помнишь, как с Зеленей за него на стогне бился?

— Как же забыть?

— Твой он теперь. По праву твой.

Взял я в руки оружие и понял, что теперь оно в моей руке не дрогнет. Поднял его над головой и пошел варягов крушить…

Айвора я нашел возле воза с последней непочатой бочкой браги. Он вола пытался из телеги выпрячь.

— Что, потаскухин сын, на нем, что ли, бежать удумал? Так на воле далеко не уедешь.

Он обернулся быстро. Вижу, лук поднял и тетиву натянул. Наконечник стрелы мне в грудь уставился.

— Уйди, щенок! — крикнул он мне.

— Разве так смерть свою встречают? — сказал я спокойно.

Понял он, что по добру не дам ему уйти.

— Один! — закричал он и тетиву спустил. Стрела в полет отправилась. Прямо в сердце мне.

Да не достала. Помнил я, что в кольчуге, и если Асмуд кинжалом ее не пробил, то стрела и вовсе не прошьет. Только рука у меня сама собой дернулась. А в руке меч дедов. Отбил я стрелу. Она по клинку скользнула и прочь ушла.

А Айвор уж за новой стрелой к колчану тянется. Не буду же я ждать, когда он ее на тетиву положит. Поднялся меч.

— Прими, Даждьбоже! — я с ударом выдохнул.

Покатилась голова варяжская по земле и остановилась под задним колесом телеги. Глаза, выпученные, на меня таращатся. Рот открыт, точно сказать что-то хочет. Только взгляд мутнеть стал. И веки опустились. Навечно.