Княжич Юра III

Так что, причина не рисковать, у меня была более, чем веская. Хотя, конечно, как говорят, риск — дело благородное…

Однако, заканчивается всё. Закончилась и процедура. Вышла из воды Екатерина Васильевна, облачилась в своё бельё и халатик. Вышел под её присмотром и я. Оделся в больничную робу и был отконвоирован в палату, где провёл ещё день, отлёживаясь и отсыпаясь.

А потом… потом меня выписали.

Сообщить об этом пришла лично Екатерина Васильевна. Она же принесла стопку моей новой, с иголочки, чистенькой и отглаженной формы. Не знаю, что с прошлой формой случилось, почему её посчитали более непригодной для моей носки — без меня это решалось, но эта была новенькая. Прям, только что от портного. И я даже знаю, от какого.

Оставив форму на стуле, женщина, как обычно, удаляться, позволяя мне переодеться без свидетелей, не стала. Что, кстати, начинало уже наводить на мысль, что… не перебор ли? Может, и правда, дамочку тянет-таки на «сладенькое», и полакомиться конкретным мальчиком она была бы совсем не против…

Но, прочь лишние мысли! Риск того не стоит. Он, конечно, как уже говорилось, дело благородное, но… лучше синица в руке, чем дятел в жо… кхм.

Я предпочёл не замечать её внимательно следящего за моими действиями взгляда, и просто переодеваться. Оставить на стуле робу, натянуть на себя новую форму, потом вытянуть из специально для меня притащенной в палату бадьи с водой некоторый её объём, который я превратил, пользуясь новыми знаниями и новым пониманием воды, в ростовое зеркало, в котором не преминул проверить, хорошо ли одежда села, не оставил ли я каких неловких нюансов.

Посмотрел и недоуменно нахмурился. Да — форма была моя. Соответствовали и размер, и цвет, и погоны остались такие же: золотые с одной продольной полосой, большой буквой «Л» и тремя поперечными тонкими галунными нашивками ближе к верхней пуговице. Вот только, на рукаве, прямо под лицейским шевроном красовались три золотые «галки».

Три!

Тогда, как раньше была одна. То есть, иными словами: третий курс, а не первый!

Я повернулся к Екатерине Васильевне с вопросом в глазах.

— Вадим Саныч походатайствовал, Император дозволил, — пожала плечами она. Впрочем, даже не пытаясь скрыть веселья в своих глазах.

Что ж, видимо, зря я себе льстил — не моими… достоинствами и статями она пришла полюбоваться. Она хотела увидеть мою реакцию. Насладиться моим ступором и недоумением. У неё получилось. Реакция не разочаровала — я действительно, почти минуту тупил, соображая, «как и на ху…». Ни ещё: «И, что теперь?».

С другой стороны, повлиять на что-то я снова не мог — всё уже порешали и сделали за меня. Оставалось только принять изменившуюся реальность. «Вставать в позу», как уже выяснено и проверено опытным путём — бесполезно.

Я тяжело вздохнул, отпустил свой рукав, пригладил новые нашивки, вновь повернулся к зеркалу, полюбовался, как они смотрятся с моей формой и моим лицом. Пришёл к выводу, что смотрятся они очень даже неплохо, кстати. Возрасту, стати и росту соответствуют… в отличие от прошлой одной «галки». Всё ж мои «почти шестнадцать» — это, как раз-таки третий курс, а никак не первый, где я смотрелся явным перестарком.

Пожалуй, это не повышение, а простое приведение к норме. Не достижение, а устранение отставания.

А потом я снова с тупым видом повернулся к Екатерине Владимировне.

— А… а идти-то мне теперь… куда?..

* * *

Глава 21

* * *

В этой части комплекса я был впервые. Не было ни повода, ни возможности ранее мне сюда заходить, ведь «казарменный» корпус первых двух курсов стоял отдельно от основной территории Лицея, имел свой отдельный плац, свою отдельную столовую, свои отдельные учебные здания, свой спортивный комплекс… свой отдельный трёхметровый каменный забор, огораживающий территорию и свой отдельный вход в административное здание.

Вообще, планировка местного Царско-сельского Императорского Лицея даже близко не была похожа на планировку его аналога из мира писателя. Да — я не поленился и проверил: вообще ничего общего, кроме части названия и географического местоположения.

Хотя, если рассматривать не само «мизерное» здание писательского Царско-сельского Лицея, в котором воспитывалось Солнце Русской поэзии, а Екатерининский Дворец, стоящий рядом, и всю его огромную территорию… то сходство уже кое-какое угадываться будет. Если представить, что само центральное здание дворца — это административный корпус, то с одной стороны от него (условно сверху) будет находиться часть территории с казармой, плацем, столовой и иными элементами бытовой и учебной инфраструктуры, отданная под первые два курса, а с другой (условно снизу) будет располагаться остальная часть, отданная под старшие три курса.