Княжич, князь

– Не поведаешь ли, куда это отец Паисий вдруг так припустил?

Кирилл задумался. Взмахами ладони приманив сидельца поближе, внимательно огляделся из окошка по сторонам и решился:

– Так и быть, расскажу. Но только чур: о том больше никому. Обещаешь?

– Ага! – выдохнул брат Лука, загораясь жадным нетерпением.

– Вишь ли, тут у меня с ним спор случился по поводу некоторых его снадобий: он сказал, что имеет средь них такой чудодейственный эликсир, который может до преклонных лет сохранить молодую резвость ног.

– Ага…

– Ну а я сомнение выразил: дескать, если этакое дивное зелье и в самом деле существует, почто ж тогда, говорю, старцы по-прежнему с клюками ковыляют еле-еле? Как-то не приходилось мне видеть, чтобы они, скажем, во скороходах служили.

– Ага…

– А он мне говорит: не веришь, значит? Тогда давай побьемся об заклад – да хоть бы и на цельный егорий золотой! – что я трижды вокруг собора успею обежать и вернуться, пока ты Символ Веры единожды прочтешь.

– Ух ты! Он у нас, знаешь ли, такой, это да… Погоди, погоди! Так чего же тогда ты не читаешь, а со мною речи ведешь?

– Э… Да ведь ты первым эти самые речи завел-то и сбил меня с панталыку! Вот уж не везет так не везет… Ну и что теперь прикажешь делать? Начинать поздно, всё равно не успею никак. О! А вон и отец Паисий – возвращается уж. Эх, плакал мой заклад, жалость-то какая! Ведь цельный егорий…

– Так вы, отче, еще и с книгами в руках вокруг собора-то! – восхитился брат Лука. – Вот это да! И княжича знатно посрамили, и заклад выиграли – стало быть, полная ваша победа выходит!

Запыхавшийся лекарь с подозрением покосился на Кирилла, затем на восторженного сидельца:

– Всё понятно. А ты чего тут?

– Так я это… малинки малость присобрать, вы же сами благословили давеча.

– Ну и где ж малинка-то? – постным голосом вопросил отец Паисий, кивая на пустой туесок в его руках. – Потребил небось? И правильно: малинка – она для укрепления здоровья ягода исключительно пользительная. Следовательно, теперь тебе – с укрепленным-то здоровьем! – тяжелые послушания в самый раз будут. Ась?

Лука заполошно исчез среди кустов.

– А ты, княжиче, всё проказничаешь, всё не угомонишься никак, – кротко заметил отец Паисий, опуская стопку книг на поставец. – Тогда вот епитимья тебе, она же упражнение доброе: от сего дня по полному часу утром и вечером будешь пребывать в уединении да тишине с закрытыми очами. Сидя ли, лёжа ли – твое дело. Хочешь – размышляй о чем-то существенном, хочешь – вирши слагай в уме или просто мечтай. После же, взявши бумагу, перо да чернилы, опишешь со тщанием все свои помыслы, желательно даже случайные и мимолетные, да мне предоставишь. Поначалу так, а там видно будет.

– Простите, отче.

– Бог простит. Уразумей однако: то не только за шутки, что над стариком шутишь, а для вящей пользы тебе же, дураку. Теперь к делу вернемся: опять ложись да глаза закрывай. Из греческого немного почитаем. Я начинаю, сосредоточься.

– Эвлоимени… и василиа… ту Патрос ке ту Иу… ке ту Агиу Пневматос… нин ке аи ке ис ту эонас… тон эонон, – старательно проговорил Кирилл.

– Верно. По-славенски истолкуешь?

– Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Из Литургии это.

– Добро. Теперь отсюда попробуем, внимай.

– Иц… х… Ага, это «ихь» получается. Хор… те… Хёртэ! Эс бе… рицх… Эс бэрихьтэн!

– Ты же сказывал, что германский хорошо разумеешь! – удивился отец Паисий. – Маленько прихвастнул, что ли?

Кирилл соскочил с постели и протянул руку:

– Книгу можно? Где оно, где оно… Ага, вот: «Ich hörte es berichten, daß sich Herausforderer einzeln begegneten: Hildebrand und Hadubrand…» Сие значит: «Я слыхал, как сказывали, что встретились в поединке, бросивши друг другу вызов, Хильдебранд и Хадубранд». Вот так. Отче, вы греческий знаете?

– Вестимо дело.

– А германский?

– Не сподобился.

– Стало быть, греческие слова для вас осмысленны, как и для меня. То есть, вы их в уме сразу переводите. В германских же словах непонимания полны и только буквы знакомые различаете – и я чрез вас вынужденно то же самое проделываю.

– Ах вот оно как! А ведь верно, верно… – лекарь призадумался. – Но с другой стороны получается, что те языки, которыми не владеешь ты, но владею я, чрез меня тебе понятными могут оказаться. Да нет: даже и должны! Допустим, это будет латина. Ну-ко, ну-ко попробуем…

– Конкордиа… парвэ рэс крескунт… дискордиа максимэ дилабунтур… Что и вы, а чрез вас и я разумеем так: при согласии и малые дела возрастают, при раздорах же и великие рушатся.

– Отменно, просто отменно! Добро. С этим мы такоже всё разъяснили, – отец Паисий удовлетворенно хлопнул ладонью по книге и подался вперед: – А сейчас зри мне в глаза и проговаривай вслух то, о чем я мыслить стану. Давай!

– Ага… Возьми новый горнец с узким горлом… и насыпли в него десять драм яблонной коры… Потом натолки пять драм чернильных орешков...

– Довольно, опять молодец. Да… Как же быстро дар твой пробуждается – просто удивительно!

– Отче, то был секрет приготовления какого-то из снадобий ваших? И что в итоге выйти должно?