Княжич, князь

– Ух ты… Отче, что это было?

– Откуда же мне знать, что там произошло в твоей голове? О том ты сказать должен.

– Да я не успел разглядеть толком, оно как-то промелькнуло пред внутренним взором – и всё.

– Ну так не спеши, а разгляди. Толком-то. Закрой глаза, продышись глубоко, дух приведи в равновесие.

– Ага… Честное слово, опять вижу нечто, вижу! Оно такое… Круглое какое-то.

– Так ведь круг и есть. Вот теперь молодец! Только радоваться не спеши, радость прочь гони – она воображение разжигает. А сейчас уже тебе воображать не надобно, следует только зреть. Успокоился? Значит, движемся дальше… Это что?

– Кажется, трехугольник. Угадал?

– Да не угадал ты, а увидел – разница огромная. Впредь изволь выражаться точнее. Опять молодец… А это что такое?

– Э… На столец кривоногий смахивает. Верно?

– Верно. Только отчего ж кривоногий-то? По-моему, очень даже неплохой столец у меня получился… А это?

– Помело?

– Хм… Ну пожалуй, можно и так назвать. Как ни странно, очень похоже, да… Вообще-то я дерево изображал. Добро, попробуем что-нибудь попроще… Что на это скажешь?

– Домик. Дети малые его так рисуют.

– Это для того, чтобы тебе увидеть и понять легче было.

– Вестимо дело. Неужто я могу допустить даже помысел, что вы просто рисовать не умеете! Отче, а можно спросить: что это за вещи такие любопытные были вчера в том мешочке вашем?

– Забыл или не все разглядел? – с давешними простодушными интонациями Кирилла уточнил отец Паисий и охотно принялся перечислять:

– Фляжка из синего вавилонского стекла, амальфийский мизерикорд, серебряные щипчики для завивки волос, инкрустированная роговая пороховница, оптическая трубка, походная форма для литья мушкетных пуль, фигурка древлегреческой богини Артемиды, табакерка с эмалевыми сценками верховой охоты на вепря, медный оберег с конской сбруи… А что?

– Э… Да помню я, помню. И разумею, понятное дело, что любят люди хранить разные безделицы из своего прошлого. Но только эти ваши как-то не очень… приличествуют, что ли, лекарю монастырскому. Уж простите, отче.

– Во как! А что же, по-твоему, приличествует хранить монастырскому лекарю? Отроческие скляночки с мазями для синяков и ссадин да особо памятные сосудцы со средствами от поноса?

Кирилл смутился.

– Ладно, ладно. Расскажу как-нибудь потом. Теперь же не занимай свою голову ни этим, ни чем-либо другим – отдыхай, одним словом.

– Да покамест не от чего отдыхать, отче: я еще толком и утомиться-то не успел!

– А вот об этом, знаешь ли, только мне одному судить. Не возражаешь?

***

– Грамоту, конечно же, знаешь хорошо… – полуутвердительно осведомился отец Паисий, пошелестев страницами и поднимая глаза. – Не так ли?

– Ну это уж как на чей суд, отче! – с подчеркнутым равнодушием отозвался Кирилл.

– Да не топорщись ты, чадо, – в моем вопросе не было ни малейшего подвоха. Просто сегодня мы с тобою азбукою займемся. Для начала. Только нынче я буквы писать не стану, а какую-то из них пальцем в книге отмечу и мысленно представлю. А ты, как и прежде, узри ее образ очами разума да вслух назови. Добро?

– Нет, отче. То «Рцы».

– Прости, не понял.

– Я говорю: эта буква – не «Добро», вы свой указательный палец на «Рцы» держите. Туда же и глянули рассеянно.

– А… Ну да, и в самом деле… Ишь ты, прыткий какой! Сказать по правде, не ожидал столь быстро, не ожидал. Я ведь только собирался как следу… Так. Тогда вот что: азбуку, пожалуй, отложим да сразу же попробуем почитать что-либо связное. Скажем, отсюда… Готов ли?

– Да. Э… Блажен… муж… иже… не иде… на совет нечестивых, и на пути грешных не ста, и на седалищи губителей не седе, но в законе Господни воля eго…

– Довольно, довольно! Хитер ты, княжиче: вначале и впрямь зрел честно, а далее слукавствовал да по памяти и пошел.

– Вот уж провины моей! Да кто ж из крещеных Псалтири наизусть-то не учивал? Зачитайте что-нибудь другое, чего заведомо не знаю.

– Боле не надобно, с этим и без того всё уже понятно.

Отец Паисий захлопнул книгу и окинул Кирилла оценивающим взглядом:

– Скажи-ка лучше, каким иноземным языкам обучен?

– Греческий знаю не худо. По-германски хорошо разумею, говорю и читаю, писать горазд малость похуже. Э… Ну разве что самую-самую малость.

– Латину?

– Нет.

– Синский?

– Нет. Такоже не обучен картарскому, свейскому, волошскому, магрибскому, харитскому. Пожалуй, худо-бедно смог бы по-тарконски, ибо он от славенского мало чем…

– Те-те-те! Опять ретивое взыграло – еще и распетушился-то как, ты только погляди! А побудь-ка, княжиче, некоторое время без меня – я в книжницу сбегаю. Вот ведь дурья голова стариковская: нет чтобы загодя-то…

Уже на ходу отец Паисий бросил обе книги на поставец в изголовии, последние слова его донеслись из-за двери.

Кирилл потянулся за лекаревой азбукой, от скуки ожидания принялся листать ее. Убедившись, что ни затейливо изукрашенных буквиц, ни занятных картинок – как в той, что была в его раннем детстве – в ней нет, соскучился еще больше. Встал, подвигал плечами, разминаясь, и подошел к открытому окну. Из густых кустов малины вынырнуло любопытное лицо брата Луки:

– Эй, брате-княжиче!

– Чего тебе?