Княжич, князь

– Да, похоже на то. Ничего, наверстаем. Я так разумею, отец игумен, что княжича вести мне предстоит. Белый Ворон отказался?

– Он полагает, что сейчас и в ближайшем времени ни в коем случае нельзя допустить, чтобы его увидели рядом. А потом, тебе же известно традиционное Вороново: «Позже и я помогу».

– Увидели рядом? – переспросил задумчиво отец Паисий. – Даже так обстоит дело… Впрочем, он, как всегда, ведает, о чем говорит. Но что может дать одаренному бездарь?

– Бездарь, значит. Ну-ну. Знаешь, добрый садовник яблоки с грушами тоже не от собственной сути производит, он всего лишь землю возделывает да за деревьями ухаживает. А познаниями своими о глубинах естества человечьего и умениями в чужих умах порядок наводить ты любого одаренного за пояс заткнешь.

– Правда твоя, отец игумен. Я и опоясываюсь-то единственно для того, чтобы было куда даровитых затыкать.

Оба как-то невесело хмыкнули.

– Гостей-то когда ожидать? – спросил после короткого молчания лекарь.

– К Троице, мыслю, уж во Лемеше у Димитрия соберутся. Да на дорогу от него к нам еще около пяти дней положим. Итого почти три седмицы выходит.

***

Двое послушников-подмастерьев из столярной мастерской осторожно втащили в келию что-то вроде наспех сколоченного широкого дверного полотна с прибитыми к нижнему торцу короткими брусками. Отгородили им угол у окна, направляемые и руководимые отцом Паисием. Деловито постучали там и тут молотками, подергали поочередно, проверяя творение рук своих на устойчивость. Результатами проведенных испытаний, судя по всему, вполне удовлетворились.

Кирилл наблюдал за их деятельностью с постепенно угасающим любопытством.

– Отменно, всё просто отменно! Спаси Господи, голубчики! – нетерпеливо подытожил лекарь и помахал рукой, отпуская мастеровых братий восвояси. Утащив за возведенную перегородку вначале высокий поставец, а затем принесенный с собою кожаный мешок, принялся там невидимо и обстоятельно шуршать, позвякивать да побрякивать.

Сидя на своей кровати, истомившийся в ожидании Кирилл потянулся до смачной дрожи. Громко, с подвыванием, зевнул, раздирая рот и выбивая слезы из глаз.

– Не выспался? – откликнулся отец Паисий, продолжая извлекать из предметов всевозможные звуки.

– Мудрено не выспаться, – лениво протянул Кирилл. – Вторую седмицу только в том и упражняюсь.

– Ага, это ты просто подгоняешь меня таким макаром. Ну всё, всё уж – окончились твои мучения.

Лекарь появился наружу, не глядя подтянул к себе столец. Сел напротив, проговорив немедленно и неожиданно:

– Матери, княжиче, могут ведать, что где-то далеко с их детьми беда приключилась – приходилось ли слыхать о таком?

– Вестимо, отче.

– Как думаешь, каким образом дознаются?

– Каким образом… Наверное, чувствуют просто. На то они и матери.

– О! Чувствуют! Хорошо начал, в правильном направлении соображаешь. А как?

– Родная кровь, говорят.

– Ну ладно. А случалось ли тебе с кем-нибудь вдруг одни и те же слова произнести?

– Да сколько раз. А то еще: идешь по улице и только о каком-то человеке подумаешь, а он уж – вот, навстречу идет.

– Опять хорошо мыслишь. Но только где же тут упомянутая тобою родная кровь?

– Может, сами и ответите, отче? У вас вон и знаний всяческих, и мудрости в достатке, а вы со мною в какие-то загадки играете.

Отец Паисий покачал головой:

– Если я от мудрости да знаний своих стану давать готовые ответы, то разум твой так и не научится самому себе вопросы задавать. А теперь вот что скажи: сколько ступенек перед нашим крыльцом?

Кирилл удивился очередному скачку лекаревой мысли:

– Как-то сразу и не вспоминается, отче. Шесть, что ли?

– Что ли. Хм. А что за узор на чашке твоей? Не гляди сейчас!

– Там это… Ага, вот: поясок крестчатый с лозою виноградною да надпись вязью.

– Что именно написано?

– Не вчитывался. Я из чашки просто пью – и всё тут.

– А листья в какую сторону повернуты?

– Не примечал, нужды никакой в том не было.

– Другое приметь: по ступеням тем ты уже не единожды сошел да поднялся. Пять их. Из чашки же и вовсе по нескольку раз в день пьешь. Надпись на ней: «Пей в меру», а листочки вправо повернуты. Теперь понимаешь, что смотреть и видеть (отец Паисий как-то по-особому выделил голосом эти два действия) – не одно и то же?

– Да вроде бы начинаю понимать. А в чем же тут закавыка?

– Опять-таки в разуме нашем, княжиче. Если он, скажем так, не решит, не прикажет увидеть, глаза на многое словно слепыми остаются. Хоть и глядеть не прекращают. Любопытно получается – верно? Пойдем далее. Помнишь ли ты какую-нибудь вещь из прошлого столь же ясно, словно она и сейчас пред тобою?