Княжич, князь

– Похоже, это десятник Залата... Да, он самый.

– Ходить и руками владеть сможет. О состоянии разума сейчас не скажу – кость на маковке пробита. А еще три ребра сломаны да глаза правого лишился. Это прочих рубленых да колотых проникающих ран не считая, – вполголоса сообщил отец Паисий и прикоснулся кончиками пальцев к желтому лбу в бисеринах испарины: – Жар спадает, слава Богу. Ночью каков был?

– Метался, как и допрежь, опять бредил, – так же негромко ответил послушник-сиделец. – Только перед восходом затих да уснул наконец.

– Малую ложечку настоя всякий раз подавай, как губами станет шевелить. Следи за этим сугубо. Бред его записываешь?

– Как благословили, отче Паисие. Иной раз просто еле-еле поспеваю.

– Продолжай с Божьей помощью. Записи эти мне потом покажешь.

– Отче, да там у меня местами такие каракули повыходили, что теперь, наверное, и сам не разберу!

– Ничего, вместе разберем: как говорится, одна голова – хорошо, а две…

– Значит, все-таки ослушался и встал, княжиче? – неожиданно прозвучало за спиной. Кирилл с лекарем обернулись, а сиделец резво подхватился на ноги и положил глубокий поясной поклон.

– Ну, если уж так случилось, тогда побеседуем во дворе, – неслышно появившийся в дверях отец Варнава подал знак следовать за собой. – И ты, отец Паисий, с нами побудь.

Под липами у крыльца были вкопаны несколько дубовых лавочек со спинками. Расположенные под главной фасадной стеной лечебницы ухоженные ряды кустов малины, черной и красной смородины подступали к ним вплотную с обеих сторон от входа.

Навесом ладони Кирилл прикрыл глаза от призабытого яркого солнца, с наслаждением вдохнул густо настоянного на лете воздуху. Огляделся. Слева и справа сквозь прорехи в буйной зелени деревьев проглядывали разновеликие выбеленные здания. Впереди угадывалась обширная плошадь, посреди которой возносились к небу пятикупольный шатровый храм с колокольней.

– Присаживайся, княжиче, присаживайся – уже достаточно побыл на ногах для первого раза-то, – сказал отец Варнава. – Значит, этот человек – десятник Залата?

– Да, отче.

– Хорошо знал его?

Кирилл подернул плечами:

– В лицо – около года, так что ли. Когда в дружине появился – не ведаю; наверное, еще раньше. Помнится, он с отцом на кюстенландских орденцов ходил. Сотник наш Деян-Андрей там его во десятники и поставил. В последнем бою меня знатно прикрывал – я теперь стал догадываться, что тайный отцовский наказ исполнял. Мечник отменнейший, завидую. Вот бы мне во ученики к нему…

– Отец Паисий, твоё суждение.

– Выздоравливает, отец игумен. В разум может и завтра прийти, и через месяц. Но вот насколько – еще не ясно. Главное скажу: на общую поправку движется. Прочее, как всегда, в руце Божией.

– А сей недомысленный да своенравный юнак?

– За две-три седмицы сможет начинать помаленьку в телесных занятиях упражняться.

– Что с памятью, княжиче, – вся ли вернулась?

– Ну… почти вся, отче. Правда, иные места по сей день словно черный полог застилает, как ни стараюсь.

– А стараться-то как раз и не надобно! – наставительно проговорил отец Паисий. – Все само по себе постепенно воротится. Тут излишнее умственное усилие неполезно.

– Полезным было бы, княжиче, епитимью на тебя наложить, – неодобрительно прибавил отец Варнава. – От отца твоего слыхал я частенько: «Не научишься повиноваться – не сумеешь повелевать». Не сказывал ли он тебе такого?

– Вестимо, сказывал. Это у него даже излюбленным было.

– Да вот только не в коня корм, как погляжу. Ты мне потребен будешь вскоре, причем здоровым да полным сил. Так что терпение ко всему имей – уразумел? Более повторять не стану и пастырским снисхождением не злоупотреблю, иные средства ведомы. До совершеннолетия-то сколько осталось, не напомнишь ли?

– Один год да два месяца… – нахохлившись, выдавил Кирилл.

– То есть, всего лишь через год с малым зрелые мужи тебя за равного почитать должны. За равного! – поднял палец отец Варнава. – На досуге поразмышляй над этим хорошенько. А сейчас глаза подними да ко мне оборотись, яви милость. Итак. Завтра с утра благословляю заниматься с отцом Паисием. Со всем возможным прилежанием. И да не восприми ни в коем случае занятия сии за детские забавы! – слегка возвысил он голос. – Теперь ступай, княжиче, отдыхай да сил набирайся. А мы еще на солнышке погреемся.

Кирилл вздохнул и направился назад, в сумрачную прохладу больничных келий. Его проводили две пары внимательных глаз. Когда входная дверь захлопнулась за ним, отец Варнава поднял лицо к небесной синеве без единого облачка – то ли прищурившись, то ли нахмурившись при этом:

– Я тут давеча чтением познавательным озаботился, дабы разобраться кое в чем. Ну и чтобы речи твои ученые понимать хоть изредка, и словцо умное к месту ввернуть… – он легонько толкнул локтем отца Паисия.

– Вверни, яви милость.

– Попозже непременно. Кто-то древние знания о мозге, разуме и душе человечьей воедино сводит. Да и новые, сдается мне, умножает усердно. Вместе с опытом странным. И пока преуспевает в этом больше нас.