Княжич, князь

Игумен кивнул и позвал не оборачиваясь:

– Брат Лука!

Испуганный сиделец влетел в келью, торопливо поклонился.

– К отцу ризничему. Весь доспех и одежды княжичевы – сюда.

Брат Лука исчез. С галереи донесся быстро удаляющийся топот ног.

– Кто напал на вас? Сколько их было?

– Не могу сказать, отче, кто и зачем. Поджидали нас, засаду учинили. И видать, заранее сговорились о действиях, потому как навалились слаженно: враз и со всех сторон. Из кустов придорожных огненным боем малую часть коней и почти половину дружины в одночасье положили. Лучники да самострельщики тоже в чаще таились. Мечники потом на открытый бой вышли, до дюжины насчитал. Речей не вели, себя никак не объявляли. А еще чуть поодаль человека разглядел в темном плаще и полном доспехе тарконском – ни сам в сечу не вступал, ни знаков кому-либо не подавал. Мыслю, надзор вел.

– Открыто?

– Нет. Он в орешнике на краю поляны хоронился.

– Весьма любопытно. Как же ты смог высмотреть его – в ночи да посреди боя-то?

– Ну… Просто глянул туда, так что ли… Вроде как почуял, что именно там он и должен быть. Его и заметно-то не было в глубине, но я все равно увидел. Не только глазами, а вдобавок как-то по-другому. Затрудняюсь правильно пояснить.

– Хм… Еще более любопытно. Да ты продолжай, продолжай.

– Ага. Отче, из людей моих кто жив остался?

– Только один. Кто таков, не ведаем. За мертвого поначалу приняли. Уже вместе с прочими обмывать несли, да некто из братий взор живой случайно приметил. Тяжел он, по сей день в забытьи. Остальных вечор отпели по чину «Аще крещены…»

Поразмышляв над чем-то, отец Варнава прибавил полувопросительно:

– Два десятка ратных сопровождали тебя.

– Да, отче.

– Изрядно. Впору посольской свите. Когда отъезжали, дома всё ли благополучно было?

Кирилл поколебался, проговорил осторожно:

– Да вроде как.

За дверью опять послышались торопливые шаги, сопровождаемые лязгом и позвякиванием.

– Молитвами святых отец наших… – затянул нараспев новый голос.

– Аминь, аминь! – нетерпеливо прервал настоятель, поднимаясь.

Приземистый краснощекий отец ризничий внес спутанную перевязь с мечом и ножом, верхние брони и шелом с бармицей. Следом за ним запыхавшийся Лука втащил целый ворох прочих ратных одежд.

– Здесь оставляйте, – рука опустилась, указывая место, и тут же вновь поднялась в коротком знаке креста. – Спаси, Господи!

Опять оставшись наедине с Кириллом, отец Варнава подошел к куче на полу. Присев на корточки, поднял шелом; повертел, придирчиво оглядывая:

– Знатный удар был, что и говорить. Голова-то как, княжиче?

– Слава Богу, цела, отче.

– Да это, знаешь ли, мне и самому приметить удалось.

– А… Ну да. Память какие-то чудные дела творит – многого вспомнить не могу, как ни стараюсь. И еще не то снилось, не то мерещилось всякое несуразное. Временами казалось, что наяву происходит.

– Понятно и не удивительно.

Он оставил шелом, взялся за нагрудный доспех. Пальцы пробежались по рядку железных чешуй – согнутых, местами почти перерубленных пополам.

– Кровью не кашляешь?

– Нет. Но дышать тяжело. Особенно, если глубоко.

– Отец Паисий, лекарь наш, сказывал, что у тебя то ли трещина в одном из ребер, то ли даже перелом – точнее определить не берется. Как уйду, опять навестит. Благословляю пребывать в строгом послушании у него. А хорош, хорош! – последнее относилось к мечу, который отец Варнава тем временем вытащил из ножен. – Вилецких мастеров работа, Браничева школа. Славно поработал, переточить потребуется.

– Вы, отче, и в оружии толк знаете.

– Так не игуменом же меня родила матерь моя, княжиче.

Вернув меч обратно в ножны, отец Варнава перешел к кожаному нераспашному поддоспешнику:

– Да уж… Еще малость – и тебя тоже отпевать могли бы.

Внимательно осмотрел изнутри, пошарил старательно. Нахмурился:

– Кишень была зашита?

– Да, отче, – сказал Кирилл, морщась и осторожно прикасаясь пальцами к правому виску, где под льняной повязкой опять проснулась тупая пульсирующая боль.

– Разорвана. И пусто в ней. Что с тобою, княжиче? Может, кликнуть отца Паисия?

– Не надо, отче, – терпимо… Я вспомнил! Да! Было два послания.

– Вот как. А где ж другое?

– Другое… Сейчас, сейчас… Ага! Оно в том же поддоспешнике, только внутрь вшито, между слоями кожи. Со спины. Как же я забыть-то мог? Ну да, вот теперь в точности припоминаю: отец сам и вшивал, отчего-то никому из скорняков не доверил. Да еще и приговаривал при этом, дескать, у доброго воина там целее всего будет.

– Верно, доводилось мне слыхать от Вука подобные слова.

Отец Варнава потянулся к поясной перевязи, вынул нож. Мельком оглядев его, примерился кончиком острия к обрезу подола стеганого поддоспешника и принялся сноровисто отделять один слой кожи от другого. На пол посыпался свалявшийся конский волос. Вспоров простежку, осторожно просунул внутрь руку, извлек наружу сложенный вчетверо и убористо исписанный с обеих сторон листок тонкой, но плотной синской бумаги. Развернул. Подойдя поближе к оконцу и откинув голову, побежал глазами по строчкам. Между густыми бровями обозначилась вертикальная складка.