Княжич. Соправитель. Великий князь Московский

Сама Аннушка, на мать очень похожая, красивая и вальяжная, была спокойна, зная Васеньку с самого детства. Только не могла она пересилить смущения девичьего от слова «невеста» и зорькой алой пылало лицо ее, глаза опускала в землю, а пышная грудь волновалась под шелковой занавеской сарафана, как только услышит это слово.

Приходилось и государю Ивану Васильевичу думать с матерью о делах свадебных: о деревеньках и селах, о собольих, лисьих, бобровых и беличьих мехах и обо всем, что дать надобно в приданое Аннушке. Марья Ярославна вымаливала побольше всего, дабы честь свою поддержать, а Иван не перечил, усмехался лишь весело.

– Не жалей, матушка, – приговаривал он, – не жалей наделка-то для Рязани, сама Рязань вборзе Москве в наделок пойдет!

Марья Ярославна смеялась в ответ и радостно говорила:

– Уж так ладно все, сыночек, так уж ладно с тобой мы все решили…

Стук в дверь прервал их беседу. Вошел дворецкий и доложил, что прибыл посол от псковичей.

– Государь, посольство-то вельми малолюдно, – добавил дворецкий, – и не из знатных людей.

Иван Васильевич нахмурился.

– Пусть пождет малость в передней, а ты пошли за Федором Василичем. Скажи: «Велю, мол, ему ко мне прийти».

Данила Константинович ушел, заторопилась и государыня.

– Ин и яз пойду, – молвила она ласково, – тобе и своих делов хватит, а и мне со свадьбой хлопот по самое горлушко.

Дьяк Курицын вошел в покой государя со смущением. Странно было ему, что псковичи, которым и князь утвержден, и воевода с полком против немцев послан, отправили послом на Москву с двумя грамотами от веча не посадника или боярина, а какого-то шестника[175] Исака.

– Сие есть неуважение к государю московскому, – сказал он Ивану Васильевичу.

– Надо вызнать, – возразил государь, – вольно сие или невольно содеяно. Призови сюды шестника. Яз сам с ним потолкую. А грамоты как писаны?

– Подобающе писаны. Обращение к тобе, государь, вельми почтительное.

– Ну зови сюды посла-то.

Шестник вошел робко и, помолясь, преклонил колена и молвил:

– Буди здрав, государь наш. Челобитная тобе от Пскова.

– Встань. Будь здрав и ты. Прими, Федор Василич, грамоты.

Курицын прочел первой ту грамоту, где псковичи весьма почтительно шлют великому князую благодарность от всей псковской земли за помощь «против немцев поганых» и неожиданно добавляют, прося прощения, что отправили с грамотой не посадника и бояр, а шестника, ибо «страх имели, что новгородцы не пустят на Москву послов псковских».

Услышав это, Иван Васильевич повел бровями и спросил с удивлением:

– Как же вотчина моя посмела так содеять?

– Новгородцы, государь, вельми злы на нас за земли и воды владыки своего Ионы, – ответил шестник, – поимали мы именья и все оброки владычни. Хотим своими попами управитися, о сем в другой грамоте писано. Челобитна тобе, государь, от всего Пскова.

– Читай, Федор Василич, – сказал великий князь Курицыну, развернувшему другую грамоту.

В грамоте челобитной псковичи просили великого князя, чтобы «пожаловал он свою вотчину Псков: повелел бы богомольцу своему митрополиту Феодосию поставить во Псков епископа отдельно от Новгорода и родом псковича…»

Выслушав грамоту до конца, Иван Васильевич задумался.

– Дело сие великое есть, – молвил он наконец, – хотим о том с отцом нашим митрополитом гораздо помыслити. Пусть вотчина моя псковская, обсудив все со тщанием, пришлет ко мне своих посадников и бояр для думы.

Отпустив шестника, повелел Иван Васильевич своему дворецкому Даниле Константиновичу угостить посла с честию. Когда шестник вышел, великий князь усмехнулся и молвил Курицыну:

– Вот оно – начало, как старину стариной бить. Сие новый клин, который будет меж Псковом и Новгородом, «московский клин». Те и другие от Москвы теперь управы друг на друга просить будут, а не вместе, как ранее было, на Москву огрызаться.

В ту же зиму в день рождения Ивана Васильевича приехал на Москву юный князь рязанский Василий Иванович к невесте своей Аннушке.

В самый разгар свадебных празднеств, к концу января, снова прибыли в Москву послы от Пскова «по слову великого князя», но уж из знатных бояр и бывших посадников во главе со степенным посадником Максимом Ларионовичем. Пятьдесят рублей новгородских старых вручили они в дар государю от псковской его вотчины.

Из-за тесноты в хоромах от гостей и свадебных пиршеств Иван Васильевич принимал послов в трапезной своей. Еще раз благодарили псковичи государя за помощь против немцев, а воевода государев, князь Федор Юрьич Шуйский, сказал великому князю:

– Государь, немцы с великим стыдом бежали от наших передовых полков, не дерзая битися с московским войском. Псковичи же с малым числом пушек град Нейгаузен осадили и через посредство магистра Ливонского ордена заключили перемирие на девять лет с условием, что епископ дерптский заплатит тобе дань по старине и не будет утеснять в Дерпте ни людей русских, ни церквей православных наших.

Посадник Максим Ларионович говорил после воеводы от псковского веча: