Княжич. Соправитель. Великий князь Московский

– Где девок красных полонить будем, дабы торговать ими с прибылью высокою на базарах шемахинских, персидских, сарайских, индийских и турецких? – говорят третьи.

Разжигают они жадность и алчность у всех, призывая к набегам на земли хяуров, соблазняя грабежами и захватом полона…

– Бойтесь московского князя! – восклицают они. – Ибо он опасней, чем был лжепророк Мосейлима, погубивший шестьсот асхабов пророка, да святится имя его! Москва же погубит и Казань и всех правоверных!

Но сторонники Абдул-Мумина действуют незаметно и тайно. Осторожно сносятся они с Касимом-царевичем, рассчитывая более всего на него и на помощь ему от Москвы, и на вопросы Касима-царевича: «Готово ли все для моего воцаренья?» – отвечают уклончиво пословицей:

– Ат тармаса, арба бармас.[197]

В лето тысяча четыреста шестьдесят восьмое, сентября двенадцатого, когда змеи в лесах в норы под корнями дерев уже залегать начинают, приехал в Москву к великому князю царевич Касим со всей своей конницей татарской.

Как всегда, Иван Васильевич принял царевича с почетом и лаской. За беседой говорил царевич государю своему:

– Слуга твой челом бьет – дай Казан мне брать. Отец мой, хан Улу-Махмет, первый хан Казан был. Челом бью, государь, помоги отцов стол брать.

– А все ли у них удумано, – спросил Иван Васильевич, – нет ли огрешек в разумении дел? Может, дела-то не доспели еще?

– Все удумано, государь! – горячо отвечал царевич Касим. – Повестил меня Абдул-Мумин, все есть готово. Арба готов, товар весь в арба. Нада тащить арба, конь нада. Сам иду Казан с конники. Не ведат о сем Ибрагим-то, ворог мой.

– А лести не будет? Гляди, изолгут тя, Касим!..

– Йок, йок,[198] государь, – так же горячо продолжал царевич, – ведам свой татар, знай – якши карош Абдул-Мумин! Карачий он. Был отцу слуга верный Абдул.

Иван Васильевич задумался и вдруг неожиданно спросил:

– А скажи мне, царевич, кто татар казанских кормит?

Касим не понял вопроса, а присутствующий при беседе Федор Васильевич Курицын с недоумением поглядел на Ивана Васильевича.

Великий князь нетерпеливо повел бровями и пояснил свой вопрос:

– У нас на Руси сироты наши всех кормят. Дают они хлеб, мясо, мед, масло, рыбу и все, что для пропитания нужно. А в Казанской земле кто татар кормит?

Касим понял, оживился и ответил поспешно:

– В Казан кормит татар сабанчи разные: булгар, башкир, чуваш, мордва, вотяк. Больше всех хлеб, мясо черемис дает. Князь черемисски Казан кормит…[199]

Федор Васильевич насторожился. Из ответов царевича он начинал понимать тайный ход мыслей своего государя.

– Черемис, – продолжал Касим, – большой дань Казан дает.

Иван Васильевич усмехнулся, кинул быстрый взгляд на дьяка Курицына и, обращаясь к Касиму, сказал:

– Служил ты нам, царевич, верой и правдой всегда, послужу ныне и яз тобе. Дам тобе двух воевод в помочь: князь Иван Юрьича Патрикеева и князь Иван Васильевича Стригу-Оболенского. Утре будут они думу думать с тобой, а сей часец иди в покои свои, отдыхай.

Касим быстро вскочил на ноги, поцеловал протянутую руку великого князя и, поклонившись ему в пояс, произнес радостно:

– Слушаю и повинуюсь, государь!

Поклонясь еще раз князю, вышел царевич с дьяком Курицыным, провожавшим Касима с почетом до отведенных ему покоев.

Когда Курицын вернулся, Иван Васильевич весело встретил его словами:

– Слышал? Уразумел?

– Слышал, государь, – улыбаясь, ответил дьяк, – и все уразумел.

– Казань для нас такая же язва, – заговорил оживленно государь, – что и Новгород Великий, а то и хуже. С корнем выжигать их надобно, а для сего надоть Казань, как и Новгород, изнутри и снаружи терзать, по их трещинам разрывать.

– Истинно, государь, – согласился Федор Васильевич, – у них нет своего хлеба и всякого иного пропитания.

– Чужими руками кормятся, – вставил Иван, – от сабанчей иноплеменных, а меж собой у них споры за власть и богатство: и сами грызутся, и сирот да черных людей грызут… Про Черемису-то уразумел? Ведаешь ныне, пошто яз о Черемисе и прочих спрашивал? Случай будет – так отрывать, отсекать сии корни надобно от древа казанского, дабы иссохло оно.

Иван Васильевич прошелся в волнении несколько раз вдоль своего покоя и сказал:

– Не мыслю яз, дабы татары казанские Касима хотели, из Москвы, царевича служилого. Как твое разумение, Федор Васильевич?

– Возможно сие, – ответил Курицын. – Может, татары-то, ведая, что мы их бить хотим, западню нам строят. Может, у них сговор есть с Ахматом и Казимиром.

– Может, Абдул-Мумин и против Ибрагима, – прерывая дьяка, продолжал государь, – а без нашего войска ни он, ни Касим со своими конниками ничего не могут против карачиев, биков и мурз. Разумеют те, что миру у Казани с Москвой никогда не быть.

– Сеид их против Москвы, – заметил Курицын.

– Не в сеиде суть, – перебил снова государь дьяка, – суть в том, что Казань без грабежа и полона жить не может. Казани иноплеменные рабы и сабанчи нужны.