Княжич

Старик отмахнулся от его шутки рукой и пошел отворять ворота. Мужик не шутил. Заведение, окруженное глухим забором от диких зверей, действительно было домом. Божьим домом, как называли москвичи его. Сюда, зимой свозили до весны, умерших бедных, у родственников которых не было денег на покупку дров, для разогрева промерзшей земли на месте могилы и трупы неизвестных, найденные на улицах города. Весной, когда земля отогреется, их похоронят, как положено. Возница, взявшийся подработать в Земском приказе, который наблюдал за безопасностью и порядком на улицах Москвы, каждое утро, объезжал свой участок города с объездным головой и стрельцом. Трупы замерзших и убитых, попадающиеся на их пути, они собирали, а затем возница вез их в Божий дом.

Вдвоем со стариком они разгрузили сани в один из не отапливаемых бараков на территории Божьего дома. Затем, возница прошел в казенную избу, в которой располагался подьячий. С его слов подьячий, молодой парень в овчинном тулупе и подбитой зайцем шапке, записал количество мертвецов, приметы и где они были найдены. Обрадованный закончившимся общением с мертвыми, мужик вскочил в сани, и выехал в открытые стариком ворота. Старик поспешно закрыл ворота на тяжелый засов и побежал к бараку, в который они с возницей, только, что занесли трупы. Там, на столе, лежал труп того, кого возница подобрал по дороге в Божий дом.

— Андрюша! Что же они с тобой сделали? — возопил старик и заплакал, уткнувшись в грудь мертвеца. — Не уберег я тебя старый дурак! Никогда мне за это не будет прощения!

Его рыдания не прекращались. Старик как будто решил умереть, припав к недвижимому телу дорогого ему человека.

Между тем, подьячему, Кеншову Савке, потребовался старик. Закончилась стопка дров перед печуркой, и он начал мерзнуть. Старик, принятый за еду и проживание в Божий дом на зиму, обязан был быть не только сторожем, но и истопником.

— Эй, где ты старый дуралей? — выкрикнул во двор, не привыкший церемониться с прислугой Савка.

Ему никто не ответил, только из дальнего барака слышались завывания старика. Накинув на плечи шубу, Савка пошел на вой. В бараке, упав на чей-то труп, в судорогах дергался и рыдал старик.

— Родственник что ли? — сочувственно положив руку на плечо старику, спросил подьячий.

Старик, закивал головой, не переставая плакать.

— Ну, ладно! Перестань! — ласково проговорил Савка, аккуратно оторвав старика от трупа. — Все мы там будем! Принеси лучше дровишек в избу, а то у меня скоро и чернила от холода замерзнут!

Старик, всхлипывая послушно пошел к выходу из барака, а Савка остался у трупа, решив получше рассмотреть его родственника. «Молодой, судя по одежде из знатных! — думал Кеншов, разглядывая покойника. — Только вся одежда испачкана рвотой! Опился что ли?». Что-то непонятное остановило его взгляд на лице покойника. Сквозь иней покрывавший лицо отчетливо выделялись синие губы чуть приоткрытого в оскале рта. Почему на губах нет инея? Догадка мелькнула в голове подьячего! Растаял что ли?

— Старик! — громко крикнул он. — Иди сюда! И топор свой принеси!

— Господи, что случилось? — спросил его прибежавший старик.

Он уже успокоился и смирился с мыслью о смерти своего родственника.

— Дай топор! — потребовал Савка.

Старик боязливо протянул ему топорище. Тщательно протерев лезвие топора о рукав шубы, подьячий поднес его к губам покойника. Старик удивленно наблюдал за происходящим. Немного подержав топор в таком положении, Кеншов осмотрел лезвие. Отполированное до блеска лезвие, еле заметно потемнело. Не веря своим глазам, Савка еще два раза повторил эту операцию. И каждый раз лезвие, запотев, темнело. Не было никаких сомнений в том, что тело покойника почти невидимо дышало.

— Давай перенесем его в избу! — предложил Савка.

— Зачем? — изумился старик. — Ему и здесь хорошо!

— Да вроде бы жив твой родственник, старый дуралей! — торжественно произнес Савка. — Пока еще жив! Бери его за полу шубы, а я возьму за рукава.

Пораженный этим известием старик ничего не понял, но, перекрестившись, выполнил требование подьячего. В избе, тело положили на лавку. Савка рассказал старику о своем открытии.

— Даже не знаю, что нам с ним делать? — объяснял он ему. — Жизнь в твоем родственнике едва теплится, и мы, не зная того, что с ним случилось, своей помощью можем его окончательно погубить!

— Так что же теперь? — опять заплакал старик.

— Перестань ныть! Сам не знаю, дай подумать! — зло крикнул на него Савка и нервно заходил по избе.

— Есть в Москве человек, который мог бы нам помочь! — наконец объявил Кеншов. — Старуха одна. В Лубяной слободке живет, Александрой ее зовут. Ворожит и лечит! Только она от нашего больного откажется!

— Почему? — спросил старик.

— Очень она любит деньги! — ответил подьячий.

— Я договорюсь с ней! — заявил старик.

— Как? — насмешливо оглядев рваную одежду старика, спросил Савка.

— А это мое дело! — уверенно заявил старик.