Княжна

– Давеча мы с Наташей сверху смотрели, как танцуют… А я другим танцам учена, ну вот и хотела попробовать…

Василий тоже засмеялся.

– Ну, это дело нехитрое. Тем паче для тебя, ты у нас легконога.

– Не запомнила я. Вот смотри: так поклон, потом боком, а теперь куда?

Мария потянула его за руку с дивана.

– Ну покажи. Давай сначала.

Когда пришла Наталья и увидела менуэт в халатах, она даже смеяться забыла от удивления.

– Ну, Голицыны! Чего только не учудят!

Мария обернулась через плечо.

– Глянь, Наташа, в этом месте ногу приставлять?

– Нет, вытяни вперёд, самым носочком пол тронь, а потом снова подними и с носочка шагай. Дай-ка я покажу…

Урок был прерван лакеем, принёсшим холодный ужин и три прибора.

– А зачем это вы среди ночи едите?

Наталья засмеялась.

– Мода такая французская, чтоб супруги ночью закусывали.

– Только супругам можно?

Наталья засмеялась ещё пуще, и за неё ответил Василий:

– Не только. Вот замуж выйдешь, сама узнаешь, зачем ночью едят. Говорил тебе батюшка?

– Говорил.

– И как жених на твои глаза?

– Не знаю, жених как жених.

– Он роду хорошего и у царя в чести. Образован, за границей с царём был, а теперь вот в Голландию послом едет. Про богатство и говорить нечего, ну да ты сама не бесприданница. Мужем хорошим будет, Маша, не сомневайся.

Мария молчала. Отчего-то неприятно ей стало на душе.

Василий глянул на неё, усмехнулся.

– А уж как он восхищался тобой сегодня! И красотой твоей, а пуще того разумом: что и по-голландски знаешь, и держать себя умеешь, и поступь у тебя величавая.

Мария фыркнула:

– Поступь он тоже к разуму отнёс?

– Вот только языка твоего острого не приметил. Ну да у него всё впереди. Давайте, девоньки, выпьем за Машино счастье.

Разлили в стеклянные заморские бокалы терпко пахнущее вино, чокнулись. Закусывали маленькими колбасками, сыром, винными ягодами. Чудно было Марии есть среди ночи, пить сладкое вино, чудно и весело глядеть на милые лица родных.

– А что, Маша, – спросил Василий, – в дворне рассказы ходят о твоём лесном геройстве, будто ты с разбойниками сражалась?

– Я? – удивилась. – Я не сражалась, это Фёдор с Никифорычем, да и все мужики.

– Ну расскажи, расскажи, как дело было.

Она рассказала всё по порядку, умолчав только о дознании Фёдора и о последнем своём разговоре с царевичем.

Василий помолчал, с интересом глядя на неё.

– Лихая у меня сестрёнка. А про царевича – любопытно. Он в Москву вернулся?

– Не знаю. Я его больше не видала. Пакет его для государя Фёдор батюшке отдал.

– Любопытно, – повторил Василий. – Ладно, Маша, иди спать, у тебя уж глаза слипаются.

На другой день сборы к вечернему выезду начались сразу после завтрака. Сначала была примерка, и не одна, бледно-голубого с серебряными блёстками платья. Потом Марии долго сооружали башню из волос. У неё даже шея устала поворачивать и наклонять голову в разные стороны. Обедали наспех, после обеда последние примерки и ушивки. И вот, наконец, после малого отдыха – одеваться. Ажурные чулки, башмаки с серебряными каблучками. Корсет затянули несильно – и так тонка. От платья с широченной растопыренной юбкой в комнате даже места меньше стало.

Вошёл батюшка, оглядел.

– Хороша! Хоть сейчас ко французскому двору. Вот одень-ка.

Протянул убор драгоценный: серьги, кольца, ожерелье. Сам вдел в уши и надел на пальцы, застегнул на шее. Взял за руку, к зеркалу подвёл. Мария увидела красавицу с большой от пышной прически головой, со сверкающими камнями вокруг тонкой шеи. Красавица улыбнулась Марии маленьким розовым ртом, подмигнула синим глазом.

Борис Алексеич любовался дочерью, не скрывая гордого удовольствия.

– Ну, пора. Да не забудь, Маша, государя Петром Алексеевичем зови и говори с ним смело, он это любит. Танцуй, от кавалеров не шарахайся, как наши московские барыни. А то вчера как деревянная с испугу стояла. Одичала ты у меня в деревне.

– Вы говорите «деревянная», а жениху я вчера величавой показалась.

– Ишь! Уж вызнала. Ну, напрасно я беспокоюсь, бойкость у тебя природная.

По улицам ехали в санях, а снегу на земле совсем не было. Лошади из сил выбивались, тащивши, хорошо хоть грязь жидкая – скользко. Мария больше не по сторонам смотрела, а на лошадей, жалко их было. По сторонам-то и смотреть не на что: лачуги убогие под дерновыми и берестяными крышами, грязь кругом, и сверху дождь моросит – это зимой-то! Кое-где, правда, стояли каменные дома затейливой архитектуры, но всё больше недостроенные. Грустный вид у новой столицы, царского парадиза.

Вот у сидевшей напротив Натальи вид очень весёлый и глазу приятный. Тёплые карие глаза, румянец во всю щёку, нос чуть кверху вздёрнут, на губах всегдашняя улыбка. Славная Марии невестка досталась. Не утерпела, наклонилась и чмокнула её в щёку.

– Что на тебя нашло, Маша?

– Славная ты, Натальюшка. Повезло Василию. И живёте вы с ним ладно – глядеть весело.

– И ты ладно жить будешь. Вася говорил, ты жениху сильно по сердцу пришлась.

– Да… А ты не знаешь, Саша туда приедет? За обедом его не было.

– Приедет, наверное. А что это ты о нём?.. Постой-ка, Маша, да уж ты ли… Глянь-ка на меня. Девонька, что ты, Бог с тобой!