– Mesdam’очки, – продолжала она сквозь смех, обращаясь к подругам, – она, наверное, татарка, а татарская религия запрещает есть свинину… Ты можешь радоваться, Иванова, – добавила она в сторону белокурой маленькой толстушки, – каждый раз, как будут подавать свиные котлеты, Джаваха отдаст тебе свою порцию.
Все девочки захихикали… Та, которую называли Ивановой, подняла голову и произнесла по адресу первой шалуньи:
– А ты будешь смотреть и облизываться.
– Больше тебе ничего не запрещено твоей религией? – вмешалась в разговор хорошенькая миниатюрная девочка, удивительно похожая на белокурых ангелов, изображаемых на картинках. – А то я очень люблю пирожные…
И опять смех, обидный, мучительный. Я решила молчать и завтра же упросить папу взять меня отсюда куда-нибудь в другое место, в другой институт.
После долгой вечерней молитвы мы поднялись в четвёртый этаж и вошли в дортуар.
Длинная, как и столовая, комната с выстроенными рядами постелями, примыкающими изголовьями одна к другой, была освещена газовыми рожками. Между кроватями было небольшое пространство, где помещались ночные шкафики и табуреты.
Frӓulein Геринг, или Кис-Кис, как называли институтки классную даму, ласково указала мне моё место.
Судьба решительно восстала против меня: в головах моих помещалась постель злой девочки с ангельским личиком, а рядом со мною была постель шустрой Бельской – моего главного гонителя и врага.
Делать было нечего, и я твёрдо решила всё стерпеть безропотно…
Между тем вокруг меня кишмя кишела жизнь. Сняв свои неуклюжие зелёные платья, воспитанницы очутились в коротеньких нижних юбочках и белых кофточках, а на голове их красовались смешные чепчики, похожие на колпачки гномов, странно старившие и безобразившие юные личики.
Я прошла вместе с другими в умывальную. Там было ещё шумнее. Девочки, обнажённые до поясницы, мылись так усердно жёсткими перчатками из люфы, что спины их напоминали цветом спелые помидоры.
– Душка, не брызгайся! – слышалось в одном конце умывальни.
– Кира Дергунова, одолжи твою губку, – неслось с другого конца.
Кира протягивала губку, выжимая её по дороге как бы нечаянно на спину соседки… Крик… визг… беготня. В углу около комода с выдвинутою из него постелью для прислуги высокая, стройная, не по годам серьёзная Варюша Чикунина, прозванная за своё пение Соловушкой, стоя расчёсывала свои длинные шелковистые косы и пела вполголоса:
Девочка с таким нежным голоском и мечтательными глазами не могла быть злою, по моему мнению, и поэтому я смело подошла к ней и спросила:
– Не знаете ли, за что меня здесь возненавидели?
Она внезапно оборвала песню и вскинула на меня удивлённые глаза.
Я повторила вопрос.
Но в ту же минуту к нам подскочила рыженькая воспитанница с удивительно белым личиком и дерзко крикнула мне в лицо:
– Потому, что ты хотела на нас жаловаться, а мы ненавидим фискалок.
– Но если вы оскорбляете меня!.. Княжна Джаваха не прощает оскорблений, – надменно ответила я.
– Ха-ха-ха! – рассмеялась Краснушка, как называли подруги рыженькую девочку. – Скажите, как важно!.. Княжна Джаваха! Да вы знаете ли, mesdam’очки, что на Кавказе у них все князья. У кого есть два барана – тот и князь.
– Тише, Запольская. И не стыдно тебе обижать новенькую, – вмешалась незаметно подошедшая Frӓulein Геринг и тотчас же добавила, хлопнув в ладоши: – Schlafen, kinder, schlafen![58]
Вся ватага девочек направилась в спальню. В умывальной остались я и певунья Чикунина. Она робко оглянулась кругом и, увидя, что мы одни, быстро заговорила:
– Вы не обращайте внимания на них, у нас принято «травить новеньких»… Глупые девочки, потом они отстанут, когда вы привыкнете…
– Я никогда не привыкну здесь, – с трудом сдерживая слёзы, ответила я, – завтра же я попрошу папу взять меня отсюда и поместить в другой институт…
– И напрасно! – прервала меня Чикунина, быстро доплетая тяжёлую косу. – Напрасно!.. В другом институте повторится то же самое… нельзя же в третий поступать… да и там то же… Тут, по крайней мере, maman – дуся, а там, в остальных, Бог весть какая. Вот сестра мне пишет из N-ского института, чем их там кормят… ужас!..
– Ваша светлость, – неожиданно произнесла точно из-под земли выползшая Бельская, – Frӓulein послала меня звать спать вашу светлость. Имею честь довести сие до сведения вашей светлости. – И она отвесила мне насмешливо-почтительный реверанс.
Я вспыхнула до корней волос.
– Это ничего, – успокаивала меня моя новая знакомая, – стерпите уж как-нибудь… а там они сами увидят свою глупость, сами придут к вам с повинной. И потом, видите ли, княжна, у вас… вы не рассердитесь на мою откровенность?
– Нет, нет, – поспешила я ответить.
– Видите ли, у вас такой вид, будто вы куда лучше и выше всех нас… Вы титулованная, богатая девочка, генеральская дочка… а мы все проще… Это и без того все видят и знают. Не надо подчеркивать, знаете… Ах, да я не умею говорить! Вы меня, пожалуй, не поймёте, обидитесь… – неожиданно оборвала она и вздохнула.