Княжна (СИ)

Он вёл машину, смотря на дорогу. Девушка не знала, поглядывал ли Витя на неё до того, но в миг, когда Пчёла ехал, петляя между рядами с резвостью, характерной Михаэлю Шумахеру, по Третьему Транспортному Кольцу, мужчина следил за соседними авто, чтобы никто их не подрезал часом.

Хотя, вероятно, только смертники могли поиграться в догонялки с иномаркой, несущейся со скоростью, которой не могли похвастаться машины советского АвтоВАЗ’а.

Аня посмотрела на профиль мужчины, на поджатые губы и напряженный взгляд, тяжесть которого доставала до неё, даже сидящей сбоку. Вероятно, стоило бояться сосредоточенности такой, но Князеву, если и волновали какие-то чувства, то явно не страх.

Смысл ей бояться, если гнев Пчёлы обернется не против неё?

Девушка задумчиво дёрнула щекой, прогоняя последние дурные мысли, выскребая их остатки откуда-то из-под коры головного мозга, и заметила вдруг интересную со-зависимость.

Её паника, граничащая и, наверно, даже перешедшая в истерику, по мере удаления от клуба уменьшалась, как пропадали волнения жертвы, вырвавшейся из хищнического захвата.

А злоба Вити, наоборот крепла, подобно остывавшему от каления железа и возвращающего себе былую твердость, остроту.

Князева чуть собственным вздохом не поперхнулась от мыслей своих и ассоциаций, удачно лёгших на всё произошедшее. Опять взглянула на мужчину.

Аня, не найдя в голове, ставшей пристанищем для, казалось, миллиона дум, веского повода отказать себе в прикосновении к руке Пчёлы, положила свою ладонь поверх его на рычаг передач.

Витя перевёл дыхание, в очередной раз пытаясь направить мысли в единый поток, но те с ним издевательски играли — разбегались в стороны, путались, сбивались между собой. Рука Князевой была меньше его ладони, но девушка пальцы так широко развела, что полностью смогла обхватить кулак Пчёлы.

Он переложил ладонь Анину на рычаг коробки передач и сверху своей рукой накрыл.

Ласковая девочка. Его девочка, так касаний хочет, так ластится в спокойствии…

Пчёлкина тряхнуло, словно ему под сердце подложили маленькую искрящую петарду. И взорвалась она ровно в тот миг, когда Князева большим пальцем его погладила по фаланге мизинца.

Витя выдохнул и крепче сжал руль.

Девушка чуть повернулась к нему боком.

Ветер с открытого окна Пчёлы буйствовал, играясь с воротом рубашки, и от скорости машины, окатывающей одну из множества столичных магистралей, вечерней свежести казался холодным.

— Мы куда-то торопимся? — спросила всё-таки Анна и поймала на себе взгляд Вити. Почему-то он с крайней внимательностью смотрел ей на щёки. «Может, тушь осела?»

Князева провела свободной рукой под глазами, стирая остатки своей слабости, и сказала:

— Если нет, то сбавь, пожалуйста, скорость.

Пчёла хотел ответить, что Анна могла не бояться, — не его, не рядом с ним, — но в горле было сухо, словно он воды не пил неделю. Мужчина взглянул на стрелку спидометра — девяносто четыре километра в час.

Многовато, может, и права.

Он кинул взгляд в зеркало заднего вида, чтобы своим торможением никого не подрезать, и стал выжимать тормоз так, чтобы шины не скрипнули по магистрали, не задымились от излишнего трения.

Князева осторожно приподняла уголки губ, немо благодаря, и опять провела пальцем по фаланге. Какая-то тёпло-смиренная любовь захлестнула волной.

Так ощущалось совместное зализывание ран, так ощущалась безмолвная поддержка, которая в касаниях находила бо́льшую правдоподобность, чем в словах.

Аня положила голову на подголовник, посмотрела на Пчёлу возле себя. Они проехали мимо очередного фонаря, отбрасывающего на лицо мужчины тёплые тени, и девушка вдруг поняла, как легко ей думалось, сидя справа от Вити и чувствуя его руку своей.

Уже и нереальным казалось, что какие-то десять минут назад она уходила из клуба на Ильинке, опираясь на эту самую руку и душа всхлипы в складках его рубашки.

Витя продолжал вести автомобиль, каждые четыре минуты нажимая на кнопку, возвращающую предыдущую композицию. «Enjoy the Silence» играло снова и снова, пока Князева, так и рассматривающая профиль Пчёлы вплоть до чувства, что душило приятно, не задремала.

Приехали. На Воробьёвых горах, на которых они всей бригадой кутили по возвращении Белого с армии, было пусто и тихо, что радовало безбожно. Пчёла припарковался примерно там же, где парковался в восемьдесят девятом году Космос на своей чудо-тачке, — даже такую мелочь Витя помнил более чем хорошо, — и обернулся на Анюту.

Девушка спала, но сном некрепким. Её веки дрожали от картин, что мерещились в полудрёме, и рука под пальцами Пчёлы иногда дёргалась, крепче сжимая неподвижный рычаг передач.

Витя на неё взглянул коротко. Анна цепляла взор, даже когда спала, даже когда под глазами залегали тени от туши и тяжёлого дня двадцать первого рождения.

Нижние рёбра, крепящиеся к грудине, будто кто-то сжал в попытке сузить, скелет деформировать.

Пчёла вздохнул. Выдохнул. Чуть скатился по спинке своего кресла, не переставая смотреть на Анютку-Незабудку.