Княжна (СИ)

Анна едва ли не уронила хрупкий стеклянный шар, когда Витя, через плечи девушки перекинув колючую красную мишуру, Князевой сказал тихо, что матери поведал о возлюбленной своей. А Пчёлкина в ответном восторге захлопала в ладоши и пригласила пару на новогодние праздники знакомиться.

Тогда девушке хотелось за голову схватиться; отчего-то спустя полгода отношений Ане тот жест показался крайне опрометчивым. Она до самого третьего января девяносто второго года сопротивлялась, Пчёле говоря, что для встречи с родителями рано ещё, но пятого числа всё-таки предстала перед Ириной Антоновной и Павлом Викторовичем, чувствуя себя девкой на смотринах.

Конечно, всё прошло прекрасно, — Анна другого варианта развития допустить бы не смогла — но в первые часы всё-равно была как на иголках. Она говорила много об учёбе своей, видя, как у мамы Вити глаза блестели в свете низкой люстры, пару фраз на французском сказала, чем у Павла Викторовича вызвала уважительный кивок, и расслабилась чуть-чуть, только когда Пчёла вернулся с Остоженки, откуда привозил забытый подарок. Потом были теплые посиделки, полные военных историй, рассказанных папой Вити, и сытный обед, после которого Аня с матерью возлюбленного своего ушла на кухню, уже за раковиной продолжая Ирине Антоновне рассказывать о её знакомстве с Пчёлкиным.

Уезжали они ближе к десяти вечера, отказываясь от предложения переночевать на Новочерёмушкинской улице. Анна взяла гостинцы, которые ей мама Вити сложила прямо в руки, и, уходя, много-много раз попрощалась. Спустилась чуть по лестнице; лёгкие от откровенно неловкого прощания чуть ли не скрутились в узел, когда Пчёлу отец на пороге задержал.

Князева помнила, как стояла на пролёт ниже и увидела оттуда, как Павел Викторович, закрывая дверь, сыну в одобрении явном показал большой палец.

Тогда дышать захотелось глубже.

С того момента мама Вити частенько Анне звонила на выходных. Спрашивала, как у девушки на работе дела, не тяжело ли ей с бытом, Пчёлкина постоянно помощь свою предлагала и чуть ли не каждую субботу звала в гости. Ближе к лету девяносто второго года Князева привыкла, перестала дёргаться от голоса Ирины Антоновны в трубке, но, сидя в частном роддоме в Коньково, у неё, прямо как в первые недели знакомства, язык отсох, стоило услышать по ту сторону провода маму Вити.

Нельзя было сказать, что Аня злилась её звонку. Просто в тот миг явно не с ней хотела разговаривать. Да и догадывалась Князева, что Ирина Антоновна у неё спросить могла, и предположения собственные Ане совсем не нравились. Вот прям совсем.

Девушка незаметно для самой себя перевела дыхание и улыбнулась так, что, вероятно, натянутостью своей улыбки напугала бы любого. На выдохе Анна в явном лукавстве протянула почти радостно:

— Ирина Антоновна, добрый вечер! Как хорошо, что вы позвонили!..

— Всё пыталась дозвониться до тебя, а линия занята была, — жалобно проговорила с другого конца провода мама Пчёлкина, и у Ани снова рухнуло сердце. Она почувствовала, будто ей кто-то уголки губ силой опустил, и приподнялась на месте, разглядывая спину медсестры за стойкой регистратуры.

Так ей, значит, звонили?..

— Это не у меня было занято, — уверила всё-таки Князева, стараясь всё так же высоко-радостно говорить. — Это линии были перегружены…

— Ой, милая, да что же такое-то творится!.. — перебила её тяжелым вздохом Ирина Антоновна. Такие горечь, отчаяние скользили в голосе матери Вити, что у Анны самой что-то из жизненно важных органов в комок под рёбрами сжалось.

— Чего же им всё неймётся, скажи вот? Ведь весь Дом Советов разбомбили, весь, все верхние этажи обгорели, чёрные стали! А крови пролилось невинной, Батюшки!.. — она чуть ли не со всхлипом перевела дыхание.

Князева стала чувствовать себя беспомощной.

— Сколько погибло, Господи… Сколько не упокоённых будет!..

— Ирина Антоновна, не плачьте, пожалуйста, — проговорила Аня спешно. Самой стало противно от слабости своего аргумента. Ни то от больно религиозных восклицаний мамы Пчёлкина, ни то от дрожи в голосе с другого конца провода, но волосы на затылке приподнялись, отчего руки атаковали мурашки неприятные.

А Князева продолжила стелить мягко-мягко, самой себе этими популистскими высказываниями напоминая современных политиков:

— Ваши слёзы, как бы то печально не было, ничем не помогут, время вспять не обернут. Берегите здоровье и нервы свои, это сейчас самое главное.

— Мне Паша то же самое говорит…

— Послушайте Павла Викторовича! — чуть смеясь, точно надеясь выдавить из матери Пчёлы капельку веселья, сказала Князева и пригладила пряди, заправляя их за уши. — Он сам как?

— Да как… — протянула она таким тоном, что Аня увидела, как Ирина Антоновна или плечами пожала, или рукой в сторону гостиной, где муж сидел обычно, махнула. — Злится, что по всем каналам одна и та же трансляция была. А ему всё матч Динамо со СКА подавай…