Княжна (СИ)

Кольцо подошла вровень. Аня не смотрела на камни, — что до них, какое дело?.. — когда Пчёлкин на безымянный ей кольцо надевал. Всё любимый профиль рассматривала, слыша лишь дыхание мужчины и думая найти в нём что-то новое.

В тот миг, когда Витя мельком проморгался, Валера всё-таки поднял бокал и пробасил так, что, вероятно, услышали рыбы Яузы, постепенно впадающие в анабиоз:

— За Пчёлкиных!

— За Пчёлкиных! — подхватил Белов с барышнями.

Космос запоздал, найдя свой бокал в ладонях у Ольги, которая аж с закрытыми глазами наслаждалась алкоголем, что за счастье подруги, за Витино счастье пила с радостью. Князева к груди Пчёлы тесно-тесно прижалась, когда он у Томки забрал полный фужер, и почти с рук жениха глотнула за себя.

Только вот Саня сплюнул на мостовую и воскликнул так, что будь Аня подчиненной в структуре брата двоюродного, точно бы в обморок упала:

— Ёкарный бабай, Фил, ты чё за шампанское взял?

— А чё с ним? — в напускном удивлении моргнул глазами Валера под звонкий смешок Ольги, явно понявшей, что дальше будет.

Саня легонько по голове Филатову дал и пояснил:

— Горькое, кошмар!

— Горь-ко! Горь-ко! — сразу же воскликнули девушки и Космос, чуть ли не залпом осушивший свой бокал. Ане засмеяться хотелось, но голос пропал, позволив девушке немо расхохотаться под чужими взглядами и объективом карманной камеры. Руки от локтей и ниже задрожали, в пальцах сходясь судорогой, сжимающей ладони Пчёлкина.

«Муж мой… Моя опора. Человек, для которого я — отдушина. Тыл верный…»

Губы коснулись друг друга, сразу поцелуй делая глубоким. Таким, на который способны — поистине — только люди, отдавшие друг другу половинку самих себя…

…Космос зажал динамики, — видимо, на радостях за друга детства — отчего общий счёт их с Витей поцелуя звучал крайне глухо. Но слышимо.

Аня на кухне на Остоженке сидела в рубашке Пчёлы, какую он почти аккуратно положил на спинку стула перед тем, как к невесте своей лечь, поцелуями под майку её залезть, и, вроде, в третий раз пересматривала видео.

Одиннадцать, двенадцать, тринадцать… Счёт поцелуя шел долго, дойдя до хороших двадцати двух — и то прервался потому, что у Князевой ноги заплелись, путаясь, вес тела не удерживая. Ещё и воздух кончился, вопреки физиологии не захотев в лёгкие через нос спускаться.

Аня улыбнулась паре, за которой следила с маленького окошка видеокамеры.

Витя «с плёнки» губы её поцеловал снова, не переживая, что отсчёт кончился уже. Потом спросил, смотря в объектив камеры, которую держал Холмогоров:

— Кос, шафером будешь?

Ответом ему была секундная тишина. А после «оператор» развернул объектив «мыльницы» к себе, снимая окосевшее — явно не от романтики — и довольное лицо:

— Запомните, все, этот момент! Я, Космос Юрьевич Холмогоров, свидетелем у брата на свадьбе буду!!!

— Ну, Кос, хорош, ты в зю-зю уже, — расхохотался Саша и потянулся за камерой. Картинка затряслась, и смех Томы с Олей стал последним звуком, какой можно было услышать с видео.

И тогда экран потух, предлагая снова поставить на произведение запись. Включать её в четвёртый раз Князева не стала, ведь уже точно знала, что ждало в начале.

На первых минутах записи Космос, добавляя в рассказ просторечий и живых фразеологизмов, от которых девушка рот себе затыкала, чтоб в голос не засмеяться, рассказывал о сути сюрприза Пчёлкина — что, так да так, решил Витя в романтики заделаться и Аньке предложение сделать. И не абы где и когда, а на стыке дней её именин и его дня рождения!.. Оля, иногда попадающая в кадр, шепотом говорила, что «Анютик» с Витей друг для друга пара хорошая, что радовалась, мол: «Созрел, мальчик, наконец!». Белов же на всех шикал, прячась с компанией за мостом, на котором Пчёла на колено перед девушкой своей, теперь уже невестой, опустился…

«Вот ведь кудесники! И молчали ведь…»

Аня, улыбающаяся незаметно для самой себя, пообещала на следующий же день от Витиного дня рождения перенести на кассету и хлопнула окошечком «мыльницы».

Сон не шёл. Девушка глаз не могла сомкнуть — стоило попытаться поспать, так под веками будто взрывались салюты, хлопками пороха отдавая в уши и грудь, где и без того лишнему вздоху было мало места. И если первый час от возвращения домой Князева и не думала спать, а Пчёлкиным ласкалась губами, объятьями и словами нежными, то ближе к пятому часу утра бессонница напрягала.

К кольцу на безымянном пальце она пока не привыкла. Взгляд каждую минуту, и даже, того гляди, чаще, обращался к платиновой полосе, проверяя её наличие и сохранность. Будто боялась, что кольцо могло соскользнуть, потеряться где, хотя и не болталось.

Это временно, знала Аня, скоро приноровится…

Князева тихо отложила от себя камеру и, подумав недолго, потянулась к трубке телефона.

Вероятно, было ошибкой звонить матери сейчас — ближе к концу её ночной смены в родильном доме, к завершению которой у Екатерины Андреевны, по правилам, пропадало какое-либо желание разговаривать. И часть какая-то Анина это понимала, говорила не дёргать, потом маме позвонить, что, мол, не убежит никуда новость о свадьбе…