Княжна (СИ)

Только вот вторая половина Князевой от слова «свадьба» глохла, словно под удар обуха подставляла затылок, и оттого звучала убедительнее.

В надежде, что не очень страшную ошибку совершала, девушка достала антенну и по памяти набрала номер телефона Берматовой.

Хоть бы не принимала роды, хоть бы сидела за бумагами…

Гудок пошел быстро. Аня в усталости подобрала под себя ноги, уложила подбородок на колени. Плечи постаралась назад отвести, но под тяжестью прошедшего дня спина всё-таки изогнулась. Девушка выдохнула; сердце ещё отчетливей по ребрам застучало, будто азбукой Морзе выбивало мысли Ани, их хаотичный и быстрый поток.

В голове на миг образовалась пустота, когда с того конца провода всё-таки послышался голос, который Князева слышала с первых дней своей жизни.

— Алё!..

— Привет, мам.

— О, Анька, — пробухтела мама в тяжести, будто пешком на двадцатый этаж поднималась. — Чего так рано вскочила?

— Я не спала.

Екатерина Андреевна что-то себе под нос хмыкнула, но ничего не сказала. Хотя Аня, зная мамин характер, поняла, что ей и не стоило как-то вслух острить, Князева по усмешке шутку тихую, оставшуюся в голове Берматовой, осознала.

Тётя Катя, по всей видимости, пошутить думала, что Витя «с утра-пораньше подарок Анин захотел». А не озвучила мыслей своих, только чтоб дочь не возмутилась громко — и без того голова под конец дежурства гудела издевательски.

Девушка усмехнулась уголком губ; да, это очень в мамином стиле.

— А чего так?

— Не хочется, — ответила Анна и ноготками зарылась в пряди, какие думала закрутить утром наступившего дня. Пальцы ног мёрзли ни то от сквозняка, идущего от приоткрытого окна, ни то от крови, что отлила к лицу девушки, конечности делая неподвижными.

Князева поинтересовалась голосом удивительно спокойным:

— Как дежурство?

С той стороны провода на миг образовалась почти идеальная тишина, не прерываемая даже шумом помех на линии связи. Представила Князева на миг, как у мамы круглыми-круглыми глаза сделались от вопроса, для Ани нехарактерного.

Близко к горлу подкралась мокрота, сдерживаемая поджатыми челюстями.

— Ты, что, только для этого звонишь?

В ответ Князева ничего не сказала. Только повела плечом — будь мама рядом, то не стала бы спрашивать ничего. Поняла бы, что Аня интересовалась, но не глубоко, а для приличия.

Так, чтоб время потянуть.

Волосы тёмные скользнули через пальцы, не цепляясь за обручальное кольцо.

— Нормальное дежурство, — проговорила мама, будто подвоха искала. — Сегодня всё спокойно, никому плохо не стало, ни у кого воды не отошли… С документацией сижу, проверяю, чтоб всё в порядке было…

— Мам, знаешь, мне Витя предложение сделал.

Ответом ей снова стала тишина. И снова, вероятно, глаза у мамы округлились. Или, может, напротив, Екатерина Андреевна сжала сильно-сильно веки, чтоб слёзные каналы передавить, в трубку не всхлипнуть. Или… Анна не знала, что там с мамой было, и это было в равной степени как плохо, так и хорошо.

Нервы искрили, будто облитые керосином и «согретые» пламенем огнива.

Мамочки, вот ведь мазохистка!..

— Ну, Слава Богу, — отозвалась спустя, казалось, пару дней, мама. Выдох её через трубку почувствовался дуновением, тронувшим Анины волосы. У Князевой от мыслей этих слёзный ком, который с самого момента, как Пчёла на колено перед нею встал, не пропадал, запульсировал. Будто думал горло разорвать.

За шумом крови в висках Аня едва услышала влагу в шепоте мамином:

— Анечка, доча, а ты что ему сказала?..

— Мам, ну, правда, что глупости спрашиваешь? — почти всерьез обозлилась она, но вместо недовольства в тоне явная тихая радость слышалась:

— Согласилась я, мамуль.

— Неужели, дождалась? Дочь у меня невеста теперь…

— Невеста…

— Это что, выходит, скоро будешь… Анна Игоревна Пчёлкина? — проговорила мама, примеряя новую фамилию к имени Аниному.

Девушка внутреннюю сторону щеки закусила, чтоб снова не всхлипнуть в жесте, какой Екатерина Андреевна потом, в самый ненужный момент может припомнить, и услышала в гордом тоне мамином каплю печали, схожей с ложкой дёгтя:

— Звучит!..

Она снова хохотнула. Тогда картинка перед глазами потеряла свою четкость. Веки будто горели, с ресниц соскальзывали слезинки, по температуре напоминающие нагретую кровь.

Аня глаза потёрла почти по привычке, хоть в тот миг и не было ей кого смущаться от слёз своих.

Право имеет. Не каждый день перед ней на одно колено встают.

— Анечка, — мама снова её позвала уж непривычно ласково для самой себя, для дочери, и от следующего вопроса кожаный диван вдруг стал казаться слишком мягким. Будто зыбучие пески, с каждым вздохом тянущие куда-то вниз, туда, откуда без чужой помощи не выбраться.

— Ты хоть чуточку счастлива, а?..

Она не нашла сил в себе, чтоб возмутиться. Девушка только полоску кольца к губам прижала, невесомо целуя, и проговорила:

— Мам, не «чуточку». Я счастлива.

— Это главное, милая, — шепотом уверила Берматова, и Ане тихий этот ответ будто в сердце выстрелил. В упор.