Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

Утро выдалось великолепным – в солнце хотелось плескаться, как в море. Сережа не сразу понял, почему проснулся в этой богато обставленной комнате с большими окнами и мозаикой на стенах. А когда вспомнил, вскочил с кровати и вдруг упал на колени и, так как не было иконы, горячо прошептал, глядя на солнце:

– Господи, благодарю Тебя…

…Августа спускалась по лестнице ему навстречу. Едва увидел – душа счастливо затрепетала: она не забыла, как ему нравилось видеть ее в белом! Снежная ткань, спадавшая роскошными тяжелыми складками вокруг стройного стана, серебристо искрилась, а молочного цвета кружева тонкостью и изяществом рисунка напоминали причудливо переплетенные стрелки инея.

Точеную шею обвивала тонкая нить жемчуга – это было единственное украшение принцессы. Впрочем, лучшим ее украшением были счастливо блестевшие светлые глаза…

– Как вы хороши! – выдохнул Сергей, целуя тонкую руку. – Ваше Выс… Августа Матвеевна! Я все-таки скажу, – он вглядывался в круглый овал лица, в простую прическу из светлых локонов, – вы стали еще больше похожи на…

Княжна приложила палец к губам.

– Пойдемте завтракать, Сережа.

Завтракали они вдвоем. Сергей любовался строгой грацией Августы, благородной отточенностью всех ее движений – очень естественной. Она даже кусочек от золотистого хлебного ломтика отламывала так, как, по мнению Ошерова, это может делать лишь принцесса. И ему невольно вспомнилась Алина. Он понял вдруг, чего не хватало этой рискованной женщине, пластично-грациозной, как пантера, и так хорошо усвоившей приемы высшего света, что она могла без труда выдавать себя за аристократку. Но когда понадобилось сыграть роль принцессы, увлеченная высокомерная авантюристка стала явно фальшивить. Сергей тогда так и не смог понять, в чем же эта почти неуловимая фальшь? Теперь понял: Алина, видимо, представляла, что такое настоящие принцессы – беда ее в том, что она никогда ею не была…

В то же время он вспомнил, у кого еще с восторгом наблюдал эту царственную грацию, так притягательно сочетающуюся с простотой искренней вежливости. У императрицы Екатерины…

Княжна тем временем попросила:

– Расскажите же мне о себе. Все, что захотите… все, что сможете.

– Мне нелегко это будет, княжна. Что же рассказать? В России был бунт. Пугачев… Я ни разу не видел его, но он сломал мою жизнь! Мать и сестренка погибли, когда обезумевшая чернь жгла наш дом. Дом в руинах, и военная карьера моя кончена, потому что я, бросив все, умчался почти что с поля боя. Хоть и имел на то дозволение, но… Конечно, меня могли бы и убить в этой войне и… лучше бы убили!

Августа взволнованно, не замечая того, теребила белоснежные кружева на рукаве, ломая их накрахмаленные стрелки.

– Мальчик мой, если бы я могла взять на себя хоть каплю ваших терзаний… Простите, что так вас называю. Хотя мы и равных лет с вами (не удивительно ли, что мы родились в один год?), но все же женщина тридцати лет старше тридцатилетнего мужчины.

– Августа, вы – юная. Потому что… вы чисты… как снег нашей России. Я перед вами – ничтожество. И вы правы. Я должен уехать. Немедленно. Может быть, прямо сейчас.

Августа глотнула золотистого вина из хрустального, обрамленного в серебро бокала. Молчала. Долго, задумчиво молчала… А потом вдруг грустно усмехнулась:

– Боже мой, что есть человек! Уехать – это лучшее, что вы можете сделать, но… Я-то не готова сейчас вас отпустить! Господь простит меня. Я одна. Я не могу даже ни с кем поговорить о главном… самом главном на родном языке.

Сергей упал на колено.

– Что я могу сделать для вас?

– Ничего. Ничегошеньки, кроме одного: берегите себя. И постарайтесь, несмотря ни на что, быть счастливым.

– Без вас?

– Без меня.

Августа поднялась, а Сергей, не вставая с колен, целовал край ее платья.

– Встаньте, Сережа. Вот что я думаю. Мы отправимся кататься по городу. Я расскажу вам о Милане и вообще об Италии. Вы мой гость. Важный и дорогой. Это так. Поверьте.

– Я люблю вас, Августа…