Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

Густая бархатная ночь, звезды на бархатном небе, бархатный ветерок, напоенный запахом цветения… Сережа сидел на подоконнике растворенного окна и, высунувшись наружу, вглядывался в золото звезд, в яркий, леденистый, весь из света полумесяц… Ему казалось, что душа его серебряно звенит тугой певучей струной. Сердце то сдавленно замирало, то часто-часто колотилось… Волшебная ночь манила обещанием, предчувствием чуда. Никогда, никогда не было с ним ничего подобного!

Длинные ресницы намокли от восторженных слез, едва юноша вспомнил тонкий профиль Августы, которую почему-то сравнивал сейчас с сияющим полумесяцем… Деловито и звучно прокричала ночная птица. Ночная бабочка чуть коснулась виска… Грусть и восторг, восхищение. Первая любовь… И невозможность ее… И надежда… Все слилось в одно, что называют – счастьем.

Завтра он увидит ее снова. Утренние встречи под вишнями стали почти ежедневными…

Сергей почувствовал, что задыхается. Теперь ему уже и комнаты с растворенным окном было мало. Изловчившись, он лихо спрыгнул с подоконника в сад… И сильно вздрогнул, завидев – почти рядом – крупную мужскую фигуру.

– Ты чего не спишь, Сергей Александрович? – тут же раздался знакомый голос. У Сережи отлегло от сердца.

– А вы что не спите, дядя Иван?

– Не знаю… Весна, тепло… Лето красное уже на носу. Жарко в комнате, не могу уснуть. Все молодость свою вспоминаю. Такая же, как сегодня, ночь была, когда увез я Аленушку из дома тетки ее, где жила она тогда. Да. Что удивляешься? В Москве я в те дни гостил у родича. Долго гостил. И вот, все бывало, в церковь как приду – а она там. Грешным делом уж на нее смотрю, не на образа. Потом способ изыскал к знакомству. Трудное дело оказалось. Она просватана уж была. Но жених ей пришелся не по нраву. Меня же она полюбила… Ну так и что – выбрали ночку, и… умчал я ее далеко от Москвы да от теток. Ничего, потом примирились с родней ее. Разве ж плохо со мной живется Елене Дмитриевне? Ну а ты чего? – пан слегка взъерошил и без того растрепанные волосы Сережи. – Небось, уж присмотрел себе панночку? Что молчишь? Ничего. Ты красавчик, бойкий, веселый, тебе любая будет рада… А ночь-то, а! Светлая… молодая. Весна!

Вишни, яблони, груши быстро отцвели. И очень печалились из-за этого Сережа Ошеров и Августа Тараканова. Белое великолепие сада придавало особое очарование их тайным встречам. Оба легко привыкли друг к другу, не могли наговориться досыта. Впервые в жизни пожалел Сергей, что учителя не слушался и книг не читал. Августа все время ссылалась то на древних греков, то на современных французов, то на русские летописи. Без труда сыпала иностранными словечками, а Сергей пристыженно помалкивал и слушал. Зато когда речь заходила о простом, житейском, тогда уж принцесса слушала во все уши: об уральских заводах, о смешной сестренке Анютке, о работе кузнеца… даже о лошадях. Но только о чувствах оба – ни полслова. Сергей боялся княжну оскорбить, понимая, что разговор о сем невозможен. Но хорошо им было вдвоем….

Однажды Дмитрий Иванович сказал Сереже:

– Что ж, друг мой, погостили, пора и честь знать. Матушка, поди, стосковалась.

– Нет, дядюшка, нет! – у Сережи даже слезы выступили на глазах.

– Как это нет? – слегка удивился дядюшка. – Ты, мон анж, причуды свои брось. На следующей неделе уезжаем. Тоже мне, глупости. Les betises!