Княжна Тараканова

Ей и вправду обидно стало, то есть обидно, потому что этот человек, отнюдь не глупый, счел ее дурочкой, заурядной авантюристкой, не стоящей особого внимания… Он увидел слезы в ее больших глазах и сказал так:

– Не плачьте! Вы совсем еще ребенок. Вы еще можете исправиться, но я не думаю, чтобы вы исправились. И я не могу отпустить вас. Вот это не в моей власти! Месяц, а то и больше, вам придется пробыть здесь… Я постараюсь…

Но она отчаянно расплакалась. Месяц показался ей очень большим сроком… Старик несколько раз повторил свое: «Не плачьте, не плачьте!..»

Затем он потряс шнур звонка, вдруг показавшийся ей похожим на змею, вызвал таким образом тюремщика и что-то приказал ему на диалекте немецкого языка, поэтому она не поняла, что же было приказано… Она все еще плакала. Мелькнула мысль о том, чтобы броситься к ногам старика. Впрочем, к ногам броситься нельзя было; он сидел за столом, и она не могла видеть его ноги. Можно было стать на колени, молить бессвязными словами, нечто подобное она читала в каком-то романе… Но она внезапно устала от роли, которую только что разыграла перед ним. И плача, она вышла.

Затем тюремщик передал ее тюремщице, и Мадлен очутилась в прежней камере. Теперь можно было плакать долго, что она и сделала.

Но спустя два дня ее перевели в другое помещение. Это была достаточно просторная комната, потолок, правда, был низкий, сводчатый, но зарешеченное маленькое окошко выходило во внутренний дворик, огороженный глухими грязно-серыми стенами. Мадлен тотчас прильнула к этому окошку, вдыхая теплый и ароматный по-летнему воздух. Еще ведь там, внизу, была трава – такая, разных оттенков зеленого цвета, и в траве цветки – одуванчики… Настоящая кровать, хотя и без полога, стул, обитый жестковатой коричневой тканью, дощатый стол, покрытый, впрочем, скатертью, желтой и бахромчатой. Вечером тюремщица приносила две свечи в оловянном, конечно, подсвечнике. За время заключения нижние юбки несколько раз меняли, уносили мыть и приносили чистые. Меняли также и простыни. Тюремщиц было две, одна и другая. Кушанье приносили на подносе, тарелки были также оловянные, но бывал и графин белого вина. Мадлен привыкла. Она отдавала себе отчет в том, что примирил ее с тюремным заключением этот самый дворик, поросший травой с одуванчиками. Цветки были яркие желтые, потом пушистые, потом совсем пропали… Было жарко, потом вдруг погода испортилась. В камере стало холодно. Принесли жаровню… Она сама для себя уже не была Мадлен, в своих мыслях она снова называла себя Елизаветой… Иногда она вдруг сама себе дивилась, удивлялась: вот она в тюрьме! И что?! Все равно!..

Тюремщица, обыкновенно молчаливая, внезапно спросила на диалектальном немецком, не надобно ли узнице книг для чтения. Это случилось спустя неделю после того, как Елизавета обосновалась в своем заточении… Разумеется, она тотчас же ответила, что была бы рада читать. На следующий день тюремщица принесла обещанные книги. Иные из этих романов Елизавета уже читала прежде, но теперь она так обрадовалась возможности углубиться в чужие выдуманные и полные невероятных похождений жизни!.. Прошло, должно быть, два месяца. Елизавету не интересовало течение времени. В конце концов, старик обещал, что она не пробудет в заключении долго; хотя и понятие длительности претерпело в ее сознании некоторые изменения. Теперь она полагала, что месяц – это, наверное, и впрямь недолго!.. Она перечитала «Заблуждения ума и сердца», а также «Удачливого крестьянина» Мариво, Бастидову «Исповедь фата» и «Удачливую крестьянку» шевалье де Муи. Но «Штопальщицу Марго» Фужере де Монброна и «Нескромные сокровища» Дидро она прочитала впервые…[40]

Она осмелилась сказать одной из тюремщиц, что в камере становится холодно, в особенности по ночам…

– Не принесете ли вы мне какую-нибудь накидку? – Елизавета хотела сказать, что, быть может, хорошо было бы забить окошко досками, но тюремщица так молчала, как будто и не слышала, что к ней обращаются, с ней говорят!.. И Елизавета тоже замолчала… Но с этого дня думала только о грядущей зиме, поскольку осень уже наступила!..

Потом ее вдруг вывели из камеры и тюремщица привела ее в каморку, в которой, кажется, проводила время, свободное от присмотра за женщинами, заключенными в тюрьму. В этой каморке тюремщица вручила Елизавете серую шерстяную накидку. Елизавета тотчас закуталась, накинув серую ткань на голову, поверх чепца, чепец она также получила в этом узилище…