Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы

Но тут будто чья невидимая рука толкнула пружину; всё заговорило. И заговорили не обойдённые поручики, не тёмные, неизвестные никому личности запасных кадров, а ближайшие сподвижники Екатерины, способствовавшие ей в получении престола. Заговорили: Разумовский, Панин, Воронцов, Теплов — с одной стороны. Они, впрочем, только отказались подписать прошение. Больше заговорили с другой: братья Рославлевы, Ласунский; Хитрово — все те, которые головой рисковали, стоя за матушку царицу Екатерину Алексеевну, и считались приятелями Орловых.

   — Орловы давят нас своею гордостью! — говорил Хитрово. — Мы одинаково трудились помочь нашей государыне, одинаково готовы были не жалеть жизни своей; а они и графы, и премьер-майоры гвардии, и камергеры, а мы? Что мы?

   — Да. Хотя нам одинаково назначили по восемьсот душ, но к этим восьмистам душам они едва ли не каждый день получают прибавку; а я вот для устройства тех же данных мне восьмисот душ просил помощь — отказ, и ещё какой отказ! Небось Орловым отказу нет, всё само и без просьбы приходит! — прибавлял Ласунский.

   — Да, но всё бы это ничего, если бы не нахальство их, особенно Алексея. Он теперь и говорит-то, будто милость какую оказывает! — прибавил младший Рославлев.

   — О, это главный плут! Его искоренить нужно во что бы то ни стало! Григорий глуп, он бы не выдумал эдакой штуки — чуть не в цари лезть, не подговорил бы Бестужева. Это всё дело Алексея, — заметил старший Рославлев.

   — Говорят, Панин спрашивал у государыни, с её ли согласия это делается. Она не отвечала, но сделала вид, будто это ей вовсе не неприятно, — заметил Ласунский.

   — Если так, то нужно извести весь род Орловых. Просто убить их! — сказал Хитрово. — Представим государыне: пусть выходит замуж за иностранного принца или вон за Иванушку, а то за его брата — за кого хочет, только ни за которого из братьев Орловых.

   — А если не послушает, то пусть на нас не пеняет, а мы Орловым служить не хотим! — сказал Рославлев-младший.

При этом разговоре были князь Несвицкий и Ржевский. Они сейчас же поспешили к Григорию Григорьевичу Орлову и передали ему всё от слова до слова.

Екатерины в это время не было. Она, выполняя обычаи древних цариц, ездила по монастырям; была в Ростове, Ярославле, ездила к Кириллу Белозерскому, потом проехала в Воскресенский монастырь.

Григорий Орлов не задумался, покатил к ней. «Дескать, убить хотят, весь род извести, за то, государыня, что тебя больше души своей любим!» И поднялась история.

Пока эта история шла и разбиралась, обрушились невзгоды на Ивана Ивановича Шувалова. По университету были неправильно розданы суммы. Счёт пустой, Иван Иванович заплатил бы. Он пожертвовал на университет, верно, «трое против розданной суммы. Но Ададуров, который в царствование Елизаветы был сослан по инициативе Ивана Ивановича, теперь, будучи назначен временно заведующим хозяйством университета, в свою очередь, хотел удружить другу, выставляя его чуть не казнокрадом. Государыня решила милостиво этот вопрос. Она, принимая во внимание сделанные Шуваловым на университет пожертвования, не велела взыскивать причитающейся с него суммы. Но он узнал, что она смотрит на него с презрением; говорит о нём как о презренной постельной принадлежности, часто необходимой, но... Он даже самому себе никогда не повторял того, как государыня его назвала.

«Тут ждать нечего, нужно исчезнуть, чтобы не было хуже, — сказал себе Шувалов. — Поищем эту княжну Владимирскую. Может быть, с нею что-нибудь и сделаем», — продолжал он, обсуждая своё положение, и стал проситься за границу для поправки здоровья.

Императрица улыбнулась, когда читала его прошение.

   — Встретилось что-нибудь забавное, ваше императорское величество? — спросил сидевший против неё с бумагами Панин.

   — Да как же не забавное? — отвечала Екатерина. — Вот прошение, описывающее весьма красноречиво страдания от понесённых трудов, старости и болезней и доказывающее необходимость отдохнуть в тёплом климате, как вы думаете кого?

   — Не знаю, государыня.

   — Ивана Ивановича Шувалова!

   — Шувалова? Да помилуйте, государыня, какой же он старик? Право, не знаю, но думаю, есть ли ему ещё тридцать лет? А если и есть, то разве с небольшим. В службе он, думаю лет двенадцать, четырнадцать, никак не более. Сами изволите знать, в чём состояла его служба. Впрочем, точно, может быть, он болен, хотя, право, желал бы я такой болезни. Видите, кожа от жира лопнуть хочет!

Государыня улыбнулась.

   — То-то шутник Нарышкин меня всё уверяет, что Шувалов непременно каждый день два раза перчатки должен покупать. Купит утром — по руке; а вечером лопнут, рука расползлась.

   — Да-с, упитанный телец, ваше величество.