Княжна Владимирская (Тараканова), или Зацепинские капиталы

   — Отчего же и не подразнить, если люди так глупы? Поезжай же, мой милый, и скажи Жозефу, чтобы он принёс мне сегодняшнее меню. Я сама взгляну, что там есть. Ведь сегодня обедают у меня маркиза де Ту и граф де Сакс. Нужно, чтобы было что кушать; они в этом знают толк. Поезжай же, милый, скорей... постой, я дам тебе на прощанье свой поцелуй!

Ван Тоуэрс после нежного прощального поцелуя скрылся. Тогда она приказала позвать к себе барона Шенка.

   — Ну вот и я! — весело сказал Шенк, входя и снимая с губок Али-Эметэ поцелуй, данный Ван Тоуэрсом при прощанье, хотя ответный поцелуй со стороны Али-Эметэ был весьма холоден. — Дело устроил, как следует, и мы опять с деньгами. Маке выдал 50 тысяч франков на год, с обязанностью дать отсрочку ещё на год, если заплатим проценты, с тем только, что когда ты воссядешь на владимирском престоле своих предков, то дашь ему орден.

   — И ты взял деньги?

   — Ещё бы, стану я откладывать! Получил, за вычетом процентов, 43 тысячи чистеньких. Из них взял и сейчас же отсчитал 10 тысяч за твою новую карету, о чём так приставали. Ещё, пожалуй, сделал бы скандал!

   — Милый, милый! Ну поцелуй же меня за твои хлопоты... Крепче, крепче! Вот так!

И ответный поцелуй был совсем не такой мёрзлый, какой дан был Шенку при здорованье.

   — Что ж ты сделал с остальными деньгами?

   — Две тысячи возьму себе, а 41 тысячу передам барону Эмбсу, так что у тебя с полученной пенсией в кассе будет более 60 тысяч. Надеюсь, месяца на два, на три хватит?

   — Разумеется, если пенсию будут выдавать аккуратно. А вот что, друг! У меня обедают маркиза де Ту и знаменитый маршал граф де Сакс. Мне хотелось бы угостить старика как следует — ведь он знаток и гастроном. Ещё, кстати сказать, мой сервиз, нужно говорить правду, порядочная дрянь. Помнишь, ещё тот, что ты купил мне в Лондоне? Ну разве можно в хорошем доме — я надеюсь, что у принцессы Владимирской хороший дом, — подавать на английском фарфоре? Съезди, друг, и выбери мне хорошенький сервиз севрского или, ещё лучше, старого саксонского фарфора. Мне кажется даже, что лучше, если ты возьмёшь саксонский. Это до некоторой степени польстит маршалу, который не забывает, что он сын саксонского короля.

   — Можно взять и тот и другой, для перемены!

   — Это будет ещё лучше. Поезжай же, друг, и торопись! Мне хочется, чтобы нам подавали сегодня обедать на новом сервизе. Возьми же мой поцелуй на прощанье! Я очень, очень тебе благодарна, мой друг!

Барон Шенк ушёл довольный и счастливый. Метрдотель принцессы Жозеф принёс ей меню. Али-Эметэ его забраковала.

Но не успела она заказать новое меню, состоявшее из русской рыбы, индейской черепахи, английских барашков, персидских смокв, французских пулярдов и немецких компотов, как ей доложили: посол его величества польского короля граф Огинский!

Жозеф должен был исчезнуть, получив приказание, чтобы всё было самое дорогое и самое отборное.

   — Проси! — сказала Али-Эметэ.

   — Просто сгорал от нетерпения, считая минуты, пока вы, прекрасная, обворожительная принцесса, дозволите мне...

   — За то вам и награда. Вы видите — я одна, разослала всех. Мой гофмейстер поехал развозить мои карточки, одну из них бросит и у вас, а шталмейстер производит покупки... — отвечала Али-Эметэ, протягивая графу обе руки, которые тот страстно поцеловал.

   — Стало быть, можно не ограничиваться только радостью вас видеть и прижимать украдкой к сердцу ваши милые ручки; можно надеяться получить большее, просить, например, дозволения вас поцеловать?

   — Если вам не надоело повторять прошлое... — отвечала Али-Эметэ, опуская кокетливо глаза.

   — О, несравненная принцесса моя! Если бы вы знали, в какой степени меня осчастливит ваша благосклонность, вы не говорили бы этого! Если бы мог, я жил бы и умер тут, у ваших маленьких ножек. Поцелуй ваш — мне такое счастие, о котором я не смею даже думать, как о мечте...

Между тем он страстно обнимал и целовал её.

   — Довольно, довольно! Вы знаете поговорку: хорошенького понемножку, а то и хорошее надоест!

Говоря это, она обняла, однако ж, красивую голову графа, страстно посмотрела ему в глаза и с увлечением его поцеловала. Потом вдруг живо оттолкнула его от себя.

   — Однако мы забываем, что в гостиной не место для свободных излияний чувства! Идите ко мне! — И она позвонила.

В дверях показался комнатный.

   — Скажите швейцару, чтобы никого не принимали. Я занята с послом его величества польского короля. Моих гофмейстера и шталмейстера, если приедут, попросить подождать в столовой, а меня не беспокоить!

Когда комнатный скрылся, она игриво и с особой лаской подала свою ручку графу, и тот, обвив рукой её талию, исчез за ней в гостиной.

Они вошли в кабинет.

   — Послушайте, Мишель, — сказала Али-Эметэ, или, как теперь она называла себя, принцесса Владимирская, когда она с графом Огинским сидела уже в гостиной, в самой приличной и сдержанной позе и когда было разрешено принимать всех без исключения. — Кто это маркиз де Марин?