Князья Ада

Или Настоящая Женщина – тётушка Лавиния обожала это выражение, как будто матки и груди было недостаточно, чтобы классифицировать Лидию как таковую, – будет в этой ситуации убита горем настолько, что сможет только лежать весь день на кровати и рыдать?

Лидия этого не знала.

Когда умерла её мать, попытки остальных родственников «смягчить удар» бесконечным враньём настолько сбивали Лидию с толку, что даже теперь, вспоминая те годы, она не могла точно описать свои чувства. Что касается отца, тот умер неожиданно, от сердечного приступа, через полтора года после её свадьбы с Джейми. К тому моменту Лидия не видела старика уже три года – он отрёкся от дочери после её поступления в Сомервилльский колледж. Тогда это казалось чудовищным – но позже обернулось к лучшему, ибо, лишившись звания «богатой невесты», Лидия получила возможность выйти за Джейми. На первое письмо, отправленное отцу после того, как её вычеркнули из списка гордых носителей фамилии Уиллоуби, пришёл столь резкий ответ, каких Лидия доселе не получала ни от кого. А последующие письма, включая сообщение о замужестве, и вовсе остались без ответа.

Известие о смерти отца немало потрясло её, однако эти чувства точно так же перекрывало изумление, вызванное другой новостью; к немалому удивлению Лидии – и ещё большей досаде её мачехи, – обнаружилось, что отец так и не изменил завещания, и после его смерти Лидия превратилась из нищей отщепенки в невероятно состоятельную молодую особу.

«Как бы справлялась со скорбью Настоящая Женщина, – думала миссис Эшер, – если бы происходила из Настоящей Семьи, а не из гротескного цирка, где всё вертелось исключительно вокруг денег и связей; и безраздельно царил самовлюблённый автократ с навязчивым желанием контролировать каждый вздох своей дочери?»

В своё время бедная старая королева, лишившись мужа, полностью удалилась от внешнего мира и все последующие сорок лет носила полный траур. Восьмилетняя Лидия, услышав об этом, заявила, что трудно представить себе более скучное существование – за что, естественно, схлопотала от няни хорошую затрещину.

После почти часового спора Лидии в конце концов удалось уговорить Карлебаха наведаться днём к «Золотым морям» – закрытым прогулочным площадкам вокруг трёх крупных озёр, которые располагались к западу от высоких розовых стен Запретного города, – сразу же, как только граф Мизуками сможет выхлопотать пропуска через ворота.

Профессор, конечно, поворчал насчёт «вероломства» японского атташе, однако Лидия возразила, что точно так же никто не сможет поручиться, что «парочка солдат из американских казарм» не сболтнёт лишнего, опрокинув стаканчик-другой.

– Немецкие шпионы, по крайней мере, не владеют японским, – добавила миссис Эшер. Насколько она заметила, в посольском квартале в принципе никто не владел японским.

Вместе с очередной партией полицейских отчётов Мизуками прислал ей письмо. Лидия вскрыла его тем же вечером – уже добравшись до кровати. Ужасно болела голова: весь день ей приходилось изображать отчаянные рыдания, а сердце грызли чувства невероятной усталости и такой же невероятной вины.

Вины за раскрасневшийся нос и бессильно ссутуленные плечи Эллен, за безумный блеск в глазах Карлебаха. Вины за того неизвестного убитого, которому не посчастливилось оказаться нужного роста. Когда Карлебах заговорил об искуплении, у Лидии по спине побежали мурашки.

«Если скорбь толкнёт профессора на какую-нибудь глупость, Джейми никогда себе этого не простит. И я себя тоже не прощу».

Между тем в письме говорилось:

«Доктор Эшер, прошу вас принять мои глубочайшие соболезнования.

Ваша решимость продолжать изыскания – лезвие клинка, который, как я надеюсь, перерубит скорбь. Могу я попросить вас сообщить мне потом о результатах ваших исследований?

Засим остаюсь к вашим услугам, Мизуками.

Чёрная тень, чёрный лед.
Воин из тени преследует тень,
Пока снова не скроется в тени».

К тому же Карлебах был прав. На рудник Ши-лю в скором времени должна была отправиться ещё одна экспедиция. И Лидия знала, что профессора не получится вычеркнуть из числа участников.