Князья тьмы. Пенталогия. (Звездный король. Машина смерти. Дворец любви. Лицо. Дневник мечтателя)

Я люблю златокудрую Глэйд. Она прозябает в дреме, как морской анемон, покачивающий лепестками в прохладной воде. Она не знает, что я — это я. Как проникнуть в ее душу? Как овладеть чарами, сливающими воедино наши блуждания во снах? Если бы только я мог тихо беседовать с ней при свете мерцающих звезд, на тихом ложе бездонных вод!

Я различаю очертания — да, есть способы подчинить непокорную бестию. Но мне нужно многому научиться. Страх, паника, ужас — они подобны бесноватым великанам, их необходимо поработить и заставить мне служить. И это будет сделано. Где бы я ни был, они будут следовать за мной по пятам, незримые и неведомые — пока я не отдам приказ.

Глэйд!

Я знаю — она должна меня слышать.

Глэйд!

Соткана из звездного света и цветочной пыльцы, она дышит памятью о полночной музыке.

Чудо из чудес, чудо из чудес, чудо из чудес.

Сегодня я показал ей Символ — ненароком, так, как если бы он ничего не значил. Она его видела — она на меня посмотрела. Но не сказала ни слова».

(Несколько дальнейших отрывков были стерты и переписаны более уверенным почерком.)

«Что есть власть? Средство осуществления желаний. Для меня власть — насущная необходимость. Сама по себе власть — доблесть и бальзам, сладостный, как девичий поцелуй. Подобно девичьей любви, она доступна — достаточно протянуть руку и взять ее.

Я одинок. Меня окружают враги — невежи, оболтусы, хамы! — уставились со всех сторон, выпучив безумные глазищи. Пробегая мимо, они издевательски вихляют задами.

Глэйд, Глэйд, что ты наделала? Я тебя лишился, ты осквернена, ты себя погубила! О, восхитительная оскверненная Глэйд! Ты познаешь сожаление и раскаяние, ты запоешь рыдающие гимны скорби — но тщетно! А что касается этого сукиного сына, Таппера Садальфлури, я отвезу его в янтарной гондоле на остров Головорубов и продам перекупщикам-моалам.

Но пора выбросить все это из головы и подумать о будущем».

Начиная с новой страницы, Ховард пользовался густыми темными чернилами с красновато-лиловым отблеском. Почерк его стал еще увереннее — символы приобрели привычно повторяющиеся формы. Следующий отрывок был озаглавлен:

«МАНТРИКА