Князья тьмы. Пенталогия

Лужайки и лесистые ложбины Льяларкно произвели на Герсена волшебное успокаивающее действие. Глядя на старые дома, почти утопающие в листве садов, он чувствовал, как его страхи и настойчивые веления внутреннего долга теряют связь с действительностью.

Водитель притормозил у Старой Рощи: «Усадьба Чансетов, сударь».

«Подождите здесь несколько минут», — сказал Герсен. Таксист неохотно подчинился. Герсен распахнул дверь машины и вышел на обочину. За изгородью из цветущих кустов росли раскидистые тунги; дальше подстриженный газон полого спускался к усадьбе. В стороне, чуть позади старого дома, Герсен заметил группу молодых метленов в белых, желтых и голубых нарядах. Судя по всему, они наблюдали за какой-то игрой — может быть, в теннис или в бадминтон — но собственно игроков не было видно, их загораживал дом.

«Поедем, сударь! — настойчиво советовал таксист. — Кто бы вы ни были — банкир или межпланетный финансист — им не понравится, что вы подглядываете. Для метленов тайна личной жизни важнее всего на свете».

Герсен вернулся в машину: «Давайте подъедем ко Мшистому Аль-Руну».

«Как прикажете».

У Мшистого Аль-Руна Герсен снова вышел из машины и, невзирая на тревожные протесты водителя, прошелся вокруг садовой ограды, оценивая старый дом, луг, спускавшийся к озеру за усадьбой, и деревья вокруг дома. Полную тишину нарушал только осторожный потрескивающий щебет каких-то насекомых.

Герсен вернулся к такси: «Отвезите меня назад в Тваниш».

«Благодарю вас, сударь!»

Герсен отпустил такси у входа в «Банк Карины и Южного Креста». В этом банке, владельцы которого были партнерами «Банка Куни», он оформил приобретение «Банком Куни» недвижимости, известной под наименованием «Мшистый Аль-Рун», у агента, представлявшего интересы Цитереи Азель.

Глава 15

Выдержка из апокрифа «Ученик аватара» в «Рукописи из девятого измерения»:

«В тот судьбоносный день сами небеса знаменовали недоброе: на востоке разгорелось мрачное зарево, а над трясиной Иммира, на западе, нависла туча угрожающих очертаний.

С тех пор, как вершины Яра озарились первыми лучами рассвета, Мармадьюк беспокойно расхаживал по Парапету, поглядывая на орду, заполонившую равнину Манингеса. Всюду колыхалось постоянное зловещее шевеление. По Шадимской дороге семинаристы-экономы гнали истребительные фургоны; гладь реки Чам сплошь усеяли баржи, груженые катапультами, дыбами и виселицами. По склонам Яра, от подножий до крутых утесов, толпились вооруженные отряды — их сигнальные огни перемигивались от южных до северных отрогов.

Наконец преосвященный Берниссус, полный достоинства в торжественном облачении, поднялся на Парапет. Он высоко воздел руки в милостивом приветствии, но полчища отозвались ненавидящим ревом — рев доносился со всех сторон, то усиливаясь, то ниспадая подобно шуму штормового прибоя.

Берниссус скорбно покачал головой и немного отступил от ограждения. Некоторое время он молчал, обозревая равнину и поглаживая бороду.

Мармадьюк почтительно приблизился: «Ваше преосвященство! Возникает впечатление, что мы вдвоем противостоим огромной и мстительной человеческой массе!»

Берниссус изрек: «И это хорошо».

Мармадьюк в замешательстве отступил на шаг: «Наипревосходнейший! Будьте добры, просветите мое невежество! Каким образом мы могли бы найти удовлетворение в столь беззащитном одиночестве?»

Берниссус изрек: «В свое время тайное станет явным».