Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси

Иов принял Луку в трапезной. Чуть выше среднего роста и немного сутулый, тридцатипятилетний Паули был красив. Лицо чисто греческое. Он вырос в Корсуни, прибыл в Россию впервые вместе с патриархом Иеремией. А пристал к его свите в тот день, когда корабль патриарха, прибывший из Царьграда, вошёл в порт Корсуни. Лука сопровождал Иеремию как переводчик. Отец у него был греком, мать — русская полонянка, угнанная из России ещё в дни борьбы Ивана Грозного за Астрахань. Паули хорошо говорил по-русски, по-гречески, знал польский, немецкий, болгарский языки, был умён и начитан. Тогда же, как только Паули «отстал» в Москве от свиты Иеремии, Борис приметил умного гостя, приласкал его и определил на службу к Андрею Щелкалову в Посольский приказ младшим подьячим. А вскоре он был переведён в разряд переводчиков и толмачей. Паули везде был заметен: никто из послов не хотел уходить без него в западные страны. И стал он быстро подниматься по дипломатическим ступеням. В Польшу он уходит посланцем, в Швецию — гонцом. И вот уже Паули посланник и едет с важным поручением в Вену. А то, что Лука отменный лазутчик, так сие было ведомо только Борису и Иову...

Лука вошёл в трапезную со светлым лицом. Иов сразу понял, что явился с доброй вестью, благословил его.

— Говори, сын мой.

— Да будет тебе известно, святейший владыко, батюшка правитель Борис Фёдорович ноне всю ночь молился и плакал вместе с царицею-сестрою в келье Новодевичьего монастыря. А встречи с чинами монашеского звания не имел.

— Спасибо, сын мой. Ты совершил богоугодное дело, — произнёс с облегчением патриарх. — Как удалось так скоро всё вызнать? — поинтересовался патриарх.

Паули только улыбнулся: все приставы, все сторожа в Москве были его друзьями, но он не сказал об этом патриарху.

— Господь надоумил меня...

Иов отпустил Паули и задумался. Он понял, что теперь только от его быстрых и решительных мер зависит судьба русского престола. Он, патриарх всея Руси сегодня же должен определить, кому быть царём русского народа.

Но события опередили действия патриарха. В Москве начались волнения. Народ уже знал, что Бориса Годунова в Кремле нет, и требовал объявить: где он и жив ли? Но бояре не торопились успокоить народ. Да и резону не видели. А для пущей важности распорядились закрыть все кремлёвские ворота. Да ещё отдали приказ воеводам поднять в ружьё стрелецкие полки, разместить их вокруг Кремля. И вскоре конные сотни стрельцов заполнили Китай-город, главные улицы в Белом городе, в Замоскворечье. Всюду заполыхали костры.

Однако стрельцы горожанам пока не были помехой. Ремесленники всех цехов запрудили Красную площадь и тоже разожгли костры. Шумела-гудела главная площадь, народ требовал, чтобы батюшка Борис Фёдорович явился перед ним. Но дождались не его, а злого, неистового и чёрного ликом дьяка Судного приказа по кличке Грач. А послан он был Василием Щелкаловым. Взобрался Грач на крышу ларька у Кремлёвской стены и перекричал горожан:

— Чего галдите, разбойные!? Правитель Борис бросил государственное кормило и предал Россию в жертву бурям. Боярам на верность присягайте! Да как в Великом Новгороде правили бояре, так у нас буде в вольном городе Москве!

Тут выискался в толпе сведущий торговый человек Иван Захаров, подступил он к ларьку, где дьяк Грач глагольствовал, и крикнул:

— Люди, люди! Сей тать есть выкормыш Ондрея Щелкалова. Да помню я, как на Москве торговал онгличанин Антоний Мерш, как сей дьяк Грач по воле Щелкана в кабалу ввёл Антония. И сказал Мерш: «Все те долги велел мне делати канцлер Ондрей Щелкалов да подьячий Степашка Грач и на гостины имена писать». Потом же Степашка Грач во всём отказался и в кабалу взяли Антония!

Горожане только ахнули и в сотню рук потянулись к дьяку Степашке, стянули с крыши, бить стали. И забили бы до смерти, если бы не возникла другая сила. На горожан бросилась пешая свора вооружённых людей. Да кто они, откуда, горожане и понять не успели. Удирать нужно, головы прятать от дубин и кистеней. Но не все поддались панике. Встали горожане и против вооружённых, сами же что ни есть похватав для обороны, а больше головни из костров.

Тут и помощники горожанам появились. На горячем коне врезался в пешую свору Богдан Бельский, известный всей Москве, а с ним до сотни лихих конников налетели на пеших. И пошли их гнать-теснить, плетями лупить да кричать во весь голос: «Гони Борисовых псов! Гони татей Борисовых!» И прогнали до Зарядья.

И никто из москвичей не догадался, что Богдан разыграл потешную сцену. И пешие и конные были его холопами да кабальными крестьянами, человек до пятисот. А надо было ему опорочить Бориса и свою роль народного защитника показать.

Наведя «порядок» на Красной площади, Богдан с сотней вооружённых конников помчал к воротам Кремля. Но не пустили сотню за Богданом, открыли ворота только ему да слугам.