Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси

— Хранит он у себя в кладовых зелье смертное, а для кого уготовано, сам установи, боярин Семён Никитич.

Тут и закружилась, забурлила круговерть. Семён Никитович не мешкая отправился во дворец, который строился для царя Бориса. Там и нашёл государя.

Во дворце пахло известью, красками: мастера красоту наводили, стены расписывали. Борис Фёдорович то советы давал мастерам, то любовался завершённой работой. А как увидел дядьку Семёна, так и холодок под сердце прокрался. Да и дивиться нечему, потому что Семён Никитович никогда просто так не появлялся перед царём-племянником. Дядя подходил угрюмый, взгляд тяжёлый, стену прошибёт. Говорил — как гвозди вбивал:

— Тебе, государь, доводы на бояр Романовых принёс. Повели меры принять.

— Говори, какой происк чинят? — спросил царь Борис Фёдорович.

— Замышляют бояре Романовы извести кого-то, числом многих, — начал Семён Никитович. — Да казначей Александра Романова, опасаясь злодейства...

Борис Фёдорович слушал внимательно. И лицо его с каждым мгновением становилось бледнее. Докладывали ему, что в последнее время младшие Романовы всё чаще чинили разные козни в пользу старшего брата Фёдора. Они выставляли его как царского совместника. И многие повеления царя по их проискам Дума не принимала и не утверждала, пока не говорил своего слова Фёдор. И как ни пытался Борис Фёдорович улестить того же Александра, которому даже боярство дал, всё прахом шло. Старался и Михаила приласкать, дал ему сан окольничего. Нет, как был дик и коварен, таким и остался. Не помогало и то, что породнился с Романовыми, женил своего младшего брата Ивана на меньшой сестре Романовых, Ирине. Всё равно отношения Романовых к Годуновым становились всё враждебнее. И ту вражду разжигали многие родственники-свояки князей Романовых, всячески подливали масла в огонь и сами каверзы чинили, распаляли страсти и подбивали Романовых взять в свои руки престол.

Борис Фёдорович пришёл в себя оттого, что Семён Никитич напомнил:

— Приказывай, государь, самое время обезвредить подколодных змей.

Но царь Борис не решался сделать столь важный шаг без совета с патриархом, без его благословения. Речь шла о первой величины боярах и князьях России.

— Не торопи, дядька, сей шаг не статочный, — ответил Борис Фёдорович. — Да и не верю я, чтобы Фёдор в измену пошёл. И пока с патриархом не поговорю, пальцем не тронь Романовых, — повелел Борис Фёдорович.

Как и в прежние годы, когда Борис был правителем России, он с тою же простотой и в любое время суток посещал палаты патриарха. Третий год царствования царя Бориса не внёс изменений в его отношения с Иовом, в отношения к церкви. По-прежнему Борис и Иов любили друг друга и были во всём откровенны. Иов продолжал писать сочинения о достойном похвалы времени Бориса. В них он выражал мысли о том, что за минувшие годы царствования Годунова Россия не утеряла, а приумножила своё могущество. Заметнее стало прибавление блага народу. Иов искал в прошедших эпохах такое же благодатное время и не находил лучшего состояния державы до княжения великого князя Московского Василия I, сына Дмитрия Донского, чему миновало уже почти два века.

Согревала сердце Иова забота Бориса о процветании церкви, о её величии. Вот начал завозить камень для достройки колокольни Ивана Великого. Дух захватило у боголюбца от восторга, когда Борис показал ему макет собора Святая Святых, который надумал строить по наказу царя Фёдора.

— Ты мне место укажи, отче владыко, чтобы лепшее, где стоит Архангельский собор, — просил патриарха государь.

И было найдено такое место, и художники разметили на нём, где опоры ставить. А там царь распорядился лес и камень завозить. Сие движение Иов записывал каждую неделю. Он писал о том, что могущество России рождалось делами Бориса Фёдоровича, что она безопасна своими силами и счастьем внешних обстоятельств. С особым душевным подъёмом Иов выписывал слова о том, что, управляя мудрой твёрдостью и кротостью Божеской, царь Борис Фёдорович вёл свой народ дорогою благополучия: да чтобы не было в державе недовольных, голодных и сирых. И было в державе всё так, как виделось Иову. Имя России возвеличилось в Азии и в Европе, и многие зарубежные державы искали с Россией мира и дружбы. Иову было по душе то, что Годунов стал истинным отцом народа. Он уменьшил тяготы крестьянам, дал многие льготы торговым людям, он проявлял щедроты к лучшим сынам отечества. При Годунове русская земля не обагрялась кровью, а преступников наказывали только ссылкою. Но Иов писал не только похвальным словом. Он напоминал царю, чтобы строго исполнял обет царского венчания и был справедлив. И за минувшие два с лишним года, как отмечал Иов, царь ни разу не нарушил священный обет.

— Если бы и впредь так было, — молил Бога патриарх, — чтобы правосудие судило не строже, чем Господь, чтобы Русь любила своего венценосца и желала ему долгие лета.