Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси

Теперь хлеб был. Голод отступил. И стали забывать люди про тяжёлое испытание Господне. А всё по той причине, что другая неминучая беда надвигалась — смута. Всё громче заговорил народ о царевиче Дмитрии. О живом, о здравствующем. «Идёт он к Москве и Божью милость несёт. Да при нём и голода и мора не случится», — утверждали одни. Другие же с опаской заявляли: «То не царевич есть, но вор Гришка-расстрига». И нужно было государю и патриарху одну сказку вытравить в народе, а другой дать ход. Лжедмитрий-то кому нужен? Да пока раскачивались в Москве, ещё один враг у царя Бориса появился. Одичавшие во время голода мужики южных областей сбились в шайки да вооружились чем ни попадя и хлынули татарской ордой на Москву, всё на пути уничтожая. А встал во главе мужичьей рати атаман Хлопко Косолап.

Патриарх повелел кремлёвским звонарям в колокола ударить. И первым, как всегда в беде и в радости, зазвонил набатно колокол «Лебедь». И вся колокольная рать Москвы всколыхнулась. Да будто она и подняла горожан на защиту первопрестольной.

Боярская Дума собралась не мешкая. Пока царь Борис Фёдорович решал, какими мерами пресечь бунт атамана Хлопко, Дума уже сказала своё слово, выбрала воеводу. А стал им князь Иван Басманов. Да было ему дано десять стрелецких полков. И двинул князь Басманов спешно стрелецкие полки навстречу атаману Хлопко. Ой как надо было спешить воеводе, потому что восставшие уже подходили к Москве. Иван Басманов и дневного перехода не сделал, как встретил и остановил восставших под селом Нижние Котлы, откуда, считай, стрелу можно было пустить в Москву.

Стоял осенний прозрачный день, когда колонны стрелецких полков показались вблизи немногочисленной мужицкой рати. Опытный воевода князь Басманов не стал медлить и приноравливаться к бою, а с марша двинул стрельцов на восставших. Умелые воины ударили крепко и погнали противника от села, от Москвы. И преследовали долго, пока не рассеяли отряды восставших. Сам атаман Хлопко был тяжело ранен и схвачен стрельцами.

Вскоре князь Иван Басманов вернулся победителем в Москву. В Кремле радовались удачному «сражению» против атамана Хлопко. Царь был в хорошем настроении. Патриарху он сказал:

— То же будет и Гришке-расстриге, как придёт на нашу землю.

Иов не разделял с Борисом Фёдоровичем радости победы Хлопко. Чем восторгаться, если разогнали толпу одичавших от голода крестьян. Иов был озабочен судьбой России значительно серьёзнее, чем в тот день, когда атаман Хлопко подошёл к Москве.

Патриарх повелел собрать на совет всех иерархов церкви. И через несколько дней в патриарших палатах собрались любезные сердцу патриарха святители. Пятнадцать лет он укреплял с ними православную церковь. И она жила в мире и согласии, и вела к Божьему царству свою паству. Не было за прожитые годы в церкви ни раздоров, ни раскола. Никто не был наказан и брошен в тюрьму, не казнён, не отдан на растерзание диким зверям, как это было при Иване Грозном. Даже митрополит Казанский Гермоген, который пять лет назад в Успенском соборе при всех иерархах от избирательной грамоты отвернулся и руки к ней не приложил, не был ни царём, ни церковью наказан.

Обойдя святителей и благословив каждого, патриарх сел в своё кресло — дрожали ноги — и повёл речь:

— Доколь вам, иерархи православной церкви, пребывать в неведении истинной, но не ложной судьбы любимой державы! И бысть нам отвергнутым Всевышним, ежели мы не отдадим живота за Русь!

Выпустил я, к великому греху своему, из клетки хищную птицу, а имя той птице Гришка Отрепьев, бывший монах Чудова монастыря. Казню себя, что не подрезал сей зловещей птице крылья. Ноне Гришка Отрепьев у поляков. Верные слуги нашей церкви донесли мне, что он выдал себя там за царевича Дмитрия, убиенного, — подчеркнул Иов, — и нашёл покровительство короля Сигизмунда, папского нунция Рангони и пана Юрия Мнишека из Сомбора. Мне ещё неведомы замыслы расстриги, но Божье провидение подсказывает, что они зловещи. Он уже предал нашу веру, взял другую, вступил в союз с еретиками, дал торжественную клятву быть послушным рабом католической церкви.

— Да не будет прощён! — воскликнул суровым голосом митрополит Геласий. — Проклятье ему!

— Расстрига вельми жесток и коварен, — продолжал Иов. — Он идёт к своей мете через трупы невинных. Сын боярский Яков Пыхачёв всенародно и перед лицом короля Сигизмунда и папского нунция Рангони вскрыл грубый обман Отрепьева. Не устыдясь, Гришка велел схватить Якова и отправить в Сомбор. Там он истязал его и предал мученической смерти.

В патриаршей палате стояла чуткая тишина, готовая взорваться от негодования.

— Клятвопреступник Гришка, — продолжал патриарх Иов, — расправился со своим бывшим другом и спутником иноком Варлаамом. Встревожась совестью, инок возвещал на площади Кракова, что зрит перед собой расстригу, с коим вместе убежал из России, а не Дмитрия-царевича, прах которого покоится в Угличе...

Иов ещё долго рассказывал иерархам о том, что успел назлодействовать Гришка Отрепьев, что выведали лазутчики Патриаршего приказа. Да и призвал всех иерархов постоять за матушку Русь: