Рубец у Иова был, страдание за народ в душе горело. А своего венца страдальческого он не видел. Да и не дано, а поверил: во всём Катерина показалась правдивой. Он смотрел на неё с изумлением. Загадочный взор Катерины подсказал Иову, кто сия молодая страждущая женщина. С трепетом в душе он вдруг понял, что перед ним живой дух Святой Елисаветы, которая была замужем за бесплодным Захарием и с Божьей помощью родила Иоанна Крестителя.
Иов поднялся со скамьи, прошёл в передний угол кельи и встал перед иконой Божьей Матери на колени, помолился. Он слышал, что и Катерина молится. Потом Иов встал, подал руку Катерине, и она встала. Он вывел её из заточения, из подвала, на волю. Дьякон Николай и кустодии шли поодаль.
Иов повёл Катерину через площадь к своим палатам. Катерина шла следом и несла на лице счастливую улыбку.
И редкие обитатели вечернего Кремля, может быть знавшие, кто идёт за патриархом, с удивлением смотрели Катерине вслед. Вскоре Иов и Катерина скрылись за дверью патриарших палат.
Так московский народ и не дождался расправы над ведунами. Когда на землю опустилась апрельская ночь, к палатам патриарха подкатил крытый возок. Спустя немного времени в сопровождении дьякона Николая показалась в дверях Катерина, переодетая во всё монашеское, и скрылась в возке.
Ещё в трапезной, когда Катерину переодели и она сидела за столом, торопливо утоляя голод, Иов подумал, что её нужно отправить подальше от Москвы. И после ужина он сказал ей:
— Ноне же ты, дочь моя, уедешь в Иосифо-Волоколамский монастырь. И с тобою же уедет Сильвестр. Поживёте там при монастыре в деревне. А когда вам вернуться в Москву, на то моя воля.
Катерина уносила от патриарха грамоту, а что в ней было сказано, она не хотела ведать. Вручить её нужно было архимандриту монастыря. Да знала она одно: нет в грамоте чёрного умысла, потому что написана она рукой святого человека. Таким, по крайней мере, Катерина считала патриарха всея Руси Иова.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
ПЛЕВИЦЫ
Слух о том, что девка Катерина, схваченная за колдовство над царским следом, а с нею и ведун Сильвестр отпущены на волю самим патриархом, уже на другое утро гулял по Москве. Народ судил по-разному. На Мытном дворе одно говорили, на Остоженке — другое, на Кузнецком мосту — третье. Одни возмущались: с чего это вдруг ведунам и колдунам потачка даётся? Другие — напротив, молили Всевышнего о ниспослании патриарху Господней милости. Ни к чему проливать кровь чудодейцев, заявляли миролюбцы. Да были и такие, что бегали по московским захолустьям и питейным дворам, искали ведунов и подбивали их на чёрные действа в угоду дьяволу.
И всему московскому люду вместе было любопытно знать, как вольность патриарха примут в царском дворце и в боярских палатах. На торжищах в Зарядье и на Варварке толковали события так горячо, что галдёж стоял как на весеннем грачином гнездовье. И кулаки в ход шли. Народ совсем забыл, что надо товары продавать-покупать. Все искали очевидцев, которые вчерашний день провели на патриаршем дворе. Да базарный народ на всякую выдумку горазд. Кто и не был в Кремле, пуще всех кричал, что сам видел колдунью Катерину. «Страшна, аки ведьма во время пожара, тая Катерина. Да огонь из неё всё время исходит, поленьями обложи — сама себя и низведёт».
Растрёпанный мужичишко на чей-то воз вскочил, по апрельской жаре шляпу-грешневик с головы стянул, про Сильвестра начал рассказ:
— А уж про того ведуна, что пристав Фёдор схватил, и баить неча — ну есть старый козёл. Да и рога узрел я в гриве лохм, да и хвост... Не, хвоста не видел, — признался мужичишко. — Волотяной кафтан на нём распахнут, крест нательный виден, а исподней рубахи нет.
В чёрном плаще ходил в сей час по торжищу на Варварке бывший митрополит Дионисий. Накинутый башлык скрывал лицо, и был виден только нос в сине-красных прожилках. Толкался он среди возов и ловил чутким ухом базарные сказки. Он забыл о милости иерархов церкви, службу в своём приходе вёл без усердия, часто поручал её вести безместным попам, а сам всё больше времени проводил за крепким дубовым забором на подворье князей Романовых. И на торжище Дионисию было удобно ходить: рядом оно с палатами Романовых на Варварке. И теперь Дионисий собирал для них разные московские слухи, по вечерам передавал их только что приехавшему из Пскова Фёдору Романову. Когда же Фёдора не было в Москве, делился базарными новостями с его младшими братьями Александром и Михаилом.