Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси

...Но улетела мроя. Дионисий пришёл в себя и снова с жалостью подумал о том, что никогда ему не овладеть перелет-травой, не вознести себя на прежнюю высоту. И всё-таки он зацепился за промашку Иова. Он попытался возвести деяния патриарха в ранг «государева дела». Дионисий считал, что своими деяниями Иов нарушил законы церкви, повелевающие быть беспощадными к противникам веры, ко всем проявляющим беззаконие. Патриарх Иов не смел единоправно миловать злоумышленников веры Сильвестра и Катерину. Сказано у Отца Всевышнего: «Разве не знаете, что святые будут судить мир». Сам Господь сказал своим апостолам: «Истинно говорю вам, что вы, последовавшие за мною в паки бытии, когда сядет сын человеческий на престоле славы своей, сядьте и вы на 12-ти престолах судить двенадцать колен Израилевых».

«А как повёл себя Иов? — размышлял Дионисий. — Он пьёт чашу Господню и чашу бесовскую, он участвует в трапезе Господней и в трапезе бесовской. Если признать, что в Святом писании сказано: «Не нарушай и малых истин», — то Иов нарушил одну из них. И тогда же слово Божие осудит Иова: неверен в малом, неверен и в большом».

Бог Отец завещал нам именем Иисуса Христа удаляться от всякого брата, поступившего бесчинно, а не по преданию, которое приняли от него. И Дионисий крепко уверовал в то, что если царь Фёдор узнает о происках Иова, то обязательно повелит собрать Поместный Собор и отлучит Иова от патриаршества. Он скажет: «Куда идёт наша православная церковь, если её пастырь сам стал заблудшей овцой, сам даёт волю и почёт чернокнижникам-чародеям».

Тайные мысли Дионисия текли медленно. Он сравнивал их с полуночными водами Иордани. Ему было приятно от этих мыслей, от того, что хотя бы в душе он мог казнить Иова.

Но Иов не одинок. За ним каменной стеной возвышается Борис Годунов, которого сегодня вся Русь чтит и считает мудрым правителем. Дионисий и сам признает, что так оно и есть. И Борис при царе Фёдоре непоколебим. Даже боярская Дума его побаивается. А уж дяди боярина Семёна Годунова и пуще того, потому как у дяди в руках вся тайная полиция. Кто может поднять голову против Бориса, не убоявшись его кустодия? Романовы, Мстиславский, Бельский? То-то и оно, что не поднимут! Но есть ещё Шуйские, есть их племянник князь Скопин, есть князья Рубец-Мосальские, окольничий Крюк-Колычев, да митрополит Пафнутий, да бояре Глинские. За Москвой ещё нужно поискать: Владимир, Смоленск, Псков, Новгород пошевелить. Жаль, что псковский-то воевода, а им был князь Фёдор Романов, оставил Псков. Кого теперь туда пошлют?

...Покидая торжище на Варварке, Дионисий не ушёл к себе домой на Мясницкую, что в Белом городе. Он отправился на Швивую горку в Земляной город. Приехал туда к сродственникам келарь Троице-Сергиевой лавры Авраамий Палицын. Знал сей келарь многих ведунов и книжников. И через него да его знакомцев Дионисий надеялся узнать, куда скрылись Сильвестр и Катерина.

Уже смеркалось, когда Дионисий и его верный услужитель дьячок Симон добрались до подворья, где остановился келарь Палицын. Возы стояли под навесами. Келарь Авраамий и два инока увязывали товары, купленные у московских купцов для лавры.

Увидев Дионисия, келарь поспешил к нему, назвал, как и в прежние времена, склонив голову:

— Отче владыко, благослови мя, грешного.

— Еммануил, — тихо сказал Дионисий и осенил Авраамия крестом.

Иноки продолжили заниматься своим делом. От коновязи слышалось, как лошади хрустят сеном, из открытых дверей хлева доносилось мычание коров. Дионисий посмотрел в хлев, увидел сидящую возле коровы девку с подойником меж колен, в который цвинькало молоко.

— Ты сегодня гулял по торговым рядам и в толпе? Не слышал ли каких новостей про патриаршие грехи? — спросил Дионисий.

— Многажды слышал. Диву даюсь, — ответил Авраамий. Был он без головного убора, густые русые волосы откинуты назад, высокий чистый лоб открыт, серые глаза спокойны, вдумчивы и холодноваты, бородка аккуратная, клином.

Знал Дионисий о нём, что большим умом отличается, что летописным делом занимается помимо келарских забот. Знал и то, что характером твёрд, что ложь не признает.

— Скажи, сын мой, почему патриарх отпустил Сильвестра и Катерену? Будешь ли ты писать о сём? — Задав эти вопросы, Дионисий не спускал глаз с лица келаря, боялся, не ответит. Но Авраамий ответил:

— Богу угодное увидел в сём патриарх. И писать о сиим деянии намерен.

— Обаче они же богоотступники! — воскликнул Дионисий.

— Ан нет! Мне ведомы их дела, их помыслы. Вера их крепка и чиста, Бога они чтят.

— А колдовские дела?! Да слышал ли, что след царёв Катерина брала?!

— Одни говорят так, а другие иншее. Будто не брала, а защищала. Да жизнью при том жертвовала.

— С какой же стати ей защищать?! — запальчиво спросил Дионисий.

Обиделся келарь за непочтительность Дионисия к царю Фёдору, к патриарху Иову. Всяческой защиты заслуживали осветованный государь и боголюбец Иов.

— Прости, отче владыко, в заблуждении ты. Царя-батюшку вся Русь защищать готова от происков дьявольских. Вот Катерина и защищала.