Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси

— Царь-батюшка токмо что баньку принял, попарился веничком, в постель его уложили. Сам понимай, благочинный, можно ли его тревожить? Подожди уж до завтра, там Борис Фёдорович вернётся из поездки, ему скажешь о государевом деле. Ещё к дьяку Василию Щелкалову могу проводить. — Не спускал своих проницательных глаз с Дионисия дворецкий, видел, как от его слов меняется лицо бывшего митрополита. — Ну смотри, отец благочинный, а то к дядюшке Бориса Семёну Никитичу сходи...

«Избавь меня, Боже, жаловаться волкам на волков. Да они князей Нагих извели, оправдываясь в убийстве царевича, а я-то, грешный, для них кто? Червь!» — сделал печальный вывод Дионисий. И чтобы сбить Григория с пути, досадить ему, прочитал Дионисий строфу из деяний Апостолов:

— «И сказали мужи Галилейские: что вы стоите и смотрите на небо? Сей Иисус, вознёсшийся от вас, придёт таким же образом, как вы видели его восходящим...» Аминь! — Дионисий перекрестил Григория и покинул царский дворец. Медленно, устало передвигая ноги, он направился домой на Мясницкую.

Сумрак окутал землю.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ ПРАВИТЕЛЬ

Борис Годунов возвратился из долгой отлучки в Москву. Ещё до распутицы он уехал в Новгород и Псков. А на обратном пути, уже в мае, когда хлеба отсеяли, да обетные пироги пекли на угощение нищих и странников, Борис заехал в Троице-Сергиев монастырь. Да и не случайно заезжал, а страстно хотелось послушать колокольные звоны тех колоколов, которые сам подарил святой обители. «Меж церквей пресвятые Троицы и Сшествия Святого Духа колоколница каменная. Колокол благовестный, «Лебедем» названный, на ней покоится. Благовестят в него в празднества большие, а сколько в нём пуд весу, не подписано. Колокол другой благовестный, весу в нём шестьсот двадцать пять пуд. Сей колокол в дом Святые и Живоначальные Троицы и преподобного, и богоносного Отца нашего великого чудотворца Сергия велел слить слуга и конюшей боярин Борис Фёдорович Годунов со своею женою Мариею и с сыном Фёдором».

Запись эту в описи монастыря тут же прочитали Борису, прежде чем благовестный звон начать. Звонили не в два колокола, а во многие, исполнили ионинский и георгиевский звоны. И среди многоголосия Борис отчётливо слышал звон своих колоколов. Особенно же выделялся своим полным голосом колокол «Лебедь».

После молебна Борис покинул Троице-Сергиев монастырь. Спешил в Москву. Да и было от чего. Ещё в Пскове ему стало известно, что царь Фёдор совсем занемог и на ноги сел. Причину того, что царь мается ногами, Борис нашёл тотчас, как только узнал, что ведуны брали царёв след. И сильно прогневался Борис на патриарха за то, что он отпустил на волю ведунов, вместо того чтобы наказать их публично за злое деяние. И всю дорогу до Москвы Борис думал, как воздействовать на Иова, как укоротить его независимое поведение.

— Отче владыко святейший, тебе ведомо моё рвение и любовь к царю-батюшке, — в первый же час по возвращению в Кремль выразил при встрече с Иовом своё неудовольствие Борис.

— Ведомо, сын мой, — ещё не понимая, к чему клонит Борис, ответил Иов.

— Како же ты мог отпустить порушителей здоровья царёва, не дождавшись меня?

— Я отпустил их потому, что Бог не дал мне права томить невинные души в неволе.

— Да полно, святейший! Како же можно защищать нечистую силу?! Они виновны токмо в том, что ведуны.

Патриарх огорчился от слов правителя. Иов был уверен, что Борис знает имя ведуна, отпущенного им, и вместо благодарности за царьградский поход готов причинить ему зло. На всякий случай Иов спросил:

— Сын мой, разве тебе не знакомо имя того ведуна, которого я отпустил?

— Да что с этого?! Знаю я того утеклеца! Ответ ему всё едино держать! Токмо бы найти. Да найдут слуги верные.

— Оставь его в покое, сын мой. О том я прошу. Да будет ведомо тебе, что ни Сильвестр, ни его жёнка Катерина не виновны пред государем и Богом. На том и крест целую. — И патриарх поцеловал крест, висящий у него на груди.

— Не лёгок ли крест, владыко, что целуешь походя? — удивился Борис. — Да помнишь ли ты свой сан?

Иов остановился посреди царских сеней, по которым они шли. Такой дерзости патриарх не мог простить даже своему покровителю.

— Ты в раздражении, сын мой, разойдёмся ноне. А будет время, приходи ко мне, как ране, там и поговорим. — И патриарх ушёл от Бориса, медленно направился на службу в Благовещенский собор.

На душе у патриарха было смутно. Борис беспокоил Иова как духовного отца. Но между ними ещё была дружба. И в течение многих лет она помогала им мирно и мудро управлять государством и православной церковью. Что настораживало патриарха?