Книга

Звук, который он ошибочно принял за гул крови, исходил из совсем другого источника. По узкому руслу вади со скоростью курьерского поезда неслась трехметровая стена бурой беснующейся воды. Она собиралась в течение нескольких дней на обширных, гладких, как стол, пространствах Северного Негева, тщетно пыталась просочиться в глинистую почву, искала и не находила выхода, образовывала озерца и болотца, поднималась все выше и выше… но дождь не утихал, а, наоборот, все усиливался, все прибывал, пока не превратился в отвесный безудержный потоп, и тогда вода, заражаясь безумством опрокинувшегося неба, ринулась на восток, сначала во всю ширину пустынного фронта, а затем — мелкими капиллярами канав, артериями ручейков, руслами высохших речек, которые, в свою очередь, как ветви в ствол, врастали в глубокие извилистые вади. Начиная с этого момента, вода наступала уже не вразброд, а несколькими грозными ревущими колоннами, не глядя по сторонам и не беря пленных. Она сметала и уносила с собой все, что попадалось на пути: камни, деревья, мосты, машины и даже целые куски бетонных автострад, неосмотрительно вздумавших пересечься с ее бешеным стремлением к белым солончакам Мертвого моря.

Наджед тоже слышал зловещий гул, как и Клим. Как и Клим, он не обратил на него должного внимания, поглощенный бегством и пульсирующей болью от раны на голове. Рана отвлекала его особенно… если бы не она, разве не почувствовал бы он опасность — он, бедуин-рашайда, привычный к подобным приключениям? Конечно, почувствовал бы. Но если сатана надумал сгубить человека, то он первым делом лишает его разума. Свою ошибку Наджед осознал тоже одновременно с Климом. Но на этом сходство заканчивалось. В отличие от Клима, бедуин находился внизу, на дне вади. Когда он обернулся и в двухстах метрах от себя увидел смерть в образе огромного, рыжего, нарастающего до неба водяного вала, было уже поздно что-либо предпринимать.

В последние мгновения перед неминуемой гибелью человек обычно успевает передумать и перечувствовать удивительно много. Возможно, именно этой поразительной интенсивностью сознания и объясняется сопутствующий ей паралич мышц и воли: на них просто не остается энергии. Наджед, например, ухитрился повидать мать и даже поговорить с ней — молодой и веселой, какой она бывала только с ним, маленьким. Он также увидел и ощутил пустыню — всю разом, будто с высоты орлиного полета — ее тонкую красоту, ее горячую дневную тишину, ее ночные шорохи… А еще он снова лизал огонь, раз за разом, но теперь уже абсолютно не чувствовал боли, что, конечно же, свидетельствовало о его последней, финальной, самой главной правоте, установленной последним, финальным, самым главным судом.

Но все это как бы являлось фоном для одной преобладающей мысли: проклятая пещера все-таки достала его! Все вышло в точности, как предупреждали пастухи-таамире, даже хуже: ведь Наджед не только нарушил запрет, но еще и посмеялся над ним. А за это сатана не просто убил его, но еще и хорошенько помучил перед этим… Он подумал о преследовавшем его Климе и порадовался тому, что умирает не в одиночку. Потом он вспомнил, что все еще держит в руках проклятый сверток и содрогнулся от мысли, что даже в загробный мир ему придется войти, волоча за собой свою прижизненную ошибку. Вздыбленный сатана уже нависал над ним всего в нескольких метрах, гоня перед собой клубы водяной пыли, бездонной пастью заглатывая обезумевший от страха мир — кусты, камни, деревца, мелких животных… Эй, Наджед, очнись! Не к лицу дикому бедуину-рашайда умирать в потном параличе… Он собрал последние силы и отшвырнул проклятый сверток так далеко, как только мог. В следующую долю секунды сатана ударил его в грудь, оторвал от земли, прижал, вытянул, расплющил… и Наджед перестал быть.

Ханна и Клим, затаив дыхание, смотрели со своей скальной полки на клокочущий внизу водяной ад.

— Вот и все, — нарушил молчание Клим. — Ты этого хотела, да?

— Может быть, еще можно найти?.. — робко начала Ханна и осеклась.

— Найти… — передразнил ее Клим. — Попробуй, найди. Здесь грузовики пропадают…

Он поднялся и помог встать ей. Обратный путь они проделали в полном молчании. Машина оказалась нетронутой, но удивиться этой неправдоподобной удаче не было ни сил, ни настроения.

На перекрестке Альмог Ханна остановилась.

— Куда теперь? Налево? Направо?

— Отвезите меня домой, — мрачно попросил Клим. — Только на этот раз предупреждаю заранее: на кофе не рассчитывайте.

Ханна прикусила губу, но сдержалась.

— У нас еще остались снимки. Я могла бы взять их в Кумран, распечатать, показать…

— Не «у нас», а у меня, — перебил ее Клим. — Если вы думаете, что я отдам вам еще и камеру…

Ханна сердито пристукнула кулаком по рулю.

— Эй!.. Эй!.. Эй!.. Вы не очень-то, ладно? Не надо валить теперь все на меня, о'кей? Можно подумать, что у вас рыльце не в пушку. Если бы вы сразу сообщили о пещере, как это положено, а не начинали самодеятельные раскопки…

Она безнадежно махнула рукой и замолчала. Клим вздохнул.

— Ладно, — сказал он. — Будем считать, что мы квиты. Извините.