Книга

— Язычники любят глазеть на смерть, они получают удовольствие от чужой муки, от человеческой жертвы, зарезанной на плахе, вздернутой на виселицу, распятой на кресте… — говорил Шимон. — Что ж, доставьте им эту радость своей собственной смертью, своей собственной болью. Пусть, затаив дыхание, смотрят на вашу казнь. Пусть описывают ваши страдания в своих книгах, рисуют на своих фресках, высекают в каменных изображениях. Пусть потом пускают слюни перед вашим искаженным в смертной муке лицом. Помните: вы страдаете и умираете во имя спасения Книги. Во имя жизни. Нет и не может быть смерти почетнее.

Да, он умел быть убедительным. Я лично, не задумываясь, отдал бы обе руки за право стать посланником. Но, увы… у меня не имелось на это ни единого шанса.

— Извини, бар-Раббан, — мягко сказал мне Йоханан, когда я на правах старой дружбы пришел к нему с соответствующей просьбой. — Ты ведь и сам понимаешь, что это невозможно. Ведь понимаешь, а? Посмотри мне в глаза и скажи: сможешь ли ты произнести мало-мальски убедительную проповедь на какую бы то ни было тему? Ну?.. Убеди меня сейчас, и я тут же отведу тебя к Шимону.

Я не стал смотреть ему в глаза… зачем? Я действительно никогда не умел связать двух слов перед любой аудиторией, которая включала бы кого-нибудь, кроме меня самого. Да-да, я не случайно говорю «кроме меня самого», потому что перед самим собой я произносил такие длинные и замечательные речи, каких не постыдился бы и мой отец, ученый Раббан. Наверное, поэтому мне показалось, что, может быть, если немножко подучиться… ведь Шимон чему-то там обучал будущих посланников — возможно, и из меня что-нибудь получилось бы? Сказать вам начистоту — мне ужасно хотелось хоть ненадолго вернуть то незабываемое ощущение всеобщего внимания, которого я удостоился в первые свои кумранские дни… вот я и зарвался. Конечно. Возвращайся к своим горшкам, ничтожество. Поверите ли, но я даже не испытал обиды. Просто кивнул и повернул восвояси.

Но Йоханан взял меня за руку и остановил. Думаю, он чувствовал определенную неловкость: помните, «первый этап» и так далее… что и говорить, кто-то мог бы трактовать их поведение по отношению ко мне как не совсем корректное, хотя сам я никогда не высказал бы подобных дурацких претензий. Но они все-таки были очень хорошими, совестливыми людьми, оба — и Шимон, и Йоханан. Слегка упертыми в собственные идеи, но хорошими. И сейчас Йоханан был явно обуреваем чувством вины, совершенно неоправданным даже с моей точки зрения.

— Послушай, дружище, не расстраивайся, — произнес он с какой-то извиняющейся интонацией. — Дело это большое, работы хватит на всех. Найдется и для тебя не последнее место. Даю тебе мое слово, слово Йоханана.

Потом я не раз вспоминал этот разговор. Не будь его, возможно, многое повернулось бы совсем по-другому. А может и нет… кто ж теперь скажет? Но тогда я просто похлопал Йоханана по плечу — мол, все в порядке, не стоит беспокоиться — и вернулся к своему гончарному кругу. Потому что изготовление рукописей продолжалось, хотя и меньшими темпами из-за того, что часть переписчиков была занята подготовкой к посланнической миссии.

Прошло еще несколько недель, наступил месяц нисан, а с ним приблизился и Песах, время решительных событий. Люди шептались по углам: никто еще ничего не слышал о практических деталях предстоящих действий. Возможно, Шимон решил все отменить? Перенести на более позднее время? Все разрешилось только на самом последнем собрании перед выходом в Ерушалаим. На этот раз говорил Йоханан.

— Я знаю, что вы недоумеваете, — сказал он. — Но мы намеренно не оглашали наш план раньше времени. Зачем попусту волноваться? Поверьте, мы с Шимоном самым подробным образом продумали все представление, до последней реплики. После собрания вас разделят на группы и каждый получит точные указания от старшего. Затем мы отрепетируем несколько самых важных сцен. Нам нужно быть в Ерушалаиме в полдень первого дня, а потому отправляемся сразу после исхода шаббата. Нам понадобится помощь всей общины. В Кумране останется только несколько сторожей.

Йоханан замолчал и обвел зал значительным взглядом, задерживаясь на каждом лице, на каждой паре глаз. Вид у него был торжественный и в то же время какой-то очень спокойный.

— Нас ждут нелегкие времена. Я только что употребил легкомысленное слово «представление», но для многих из нас речь идет о начале долгого и трудного пути, сопряженного со страданием, пытками, тюрьмой, мучительной смертью. Мы выбрали этот путь сознательно. Мы знаем, на что идем. Если мы преуспеем, то нас ждет проклятие нашего собственного народа. Нас будут прославлять враги и язычники. Нашим именем будут вершить преступления против знания и против Бога, и только Он, Бог, будет знать истинную подоплеку нашего выбора: спасение Книги. Потому что, победив, мы спасем Книгу. Начиная со следующей недели, мы приступаем к строительству огромного ковчега, равного которому не было и не будет. Это великая работа, и мы должны гордиться тем, что Господь избрал нас для ее совершения. И мы гордимся. Мы гордимся?