Книга

Весь зал вскочил на ноги в едином порыве, и единый согласный вопль вырвался из двухсот глоток. Конечно, мы гордились. Йоханан кивнул и улыбнулся.

— Конечно, я и не сомневался… — он поднял обе руки, унимая людское волнение. — Итак, сейчас мы разобьемся на группы. Но прежде нам нужно выбрать того, кто примет на себя первые удары и первую смерть. Нам нужно выбрать Идола. Он войдет в ворота Ерушалаима в первый день недели под крики славословия и умрет на кресте еще до наступления праздника. Умрет, чтобы стать языческим божком, героем дурацких небылиц, глиняным идолком, деревянным чурбаном, перед которыми будут разбивать в кровь лоб невежественные люди. Умрет, чтобы положить начало новому движению, чтобы стать основой, килем нашего ковчега. Кто из вас согласен стать Идолом?

Йоханан снова замолчал и посмотрел в зал. Точнее сказать, он смотрел прямо на меня. Я оцепенел. Я не мог пошевелить не то что пальцем — языком от внезапно охватившего меня ужаса. Я слышал, как сбоку раздавались возгласы, кто-то вскочил, кто-то тянул вверх руку, а я все сидел, как истукан, в отчаянии чувствуя, как истекает мое время, время решения, время выбора, на который я никогда не был способен, ни раньше, ни теперь. Йоханан кивнул.

— Прекрасно, бар-Раббан. Я никогда не сомневался в твоем исключительном мужестве… — он повернулся в зал, разводя руками и отметая жалобы и протесты. — Нет-нет, друзья, Идол уже выбран… сожалею… нет-нет… сожалею…

Я стряхнул с себя столбняк и встал, чувствуя на своем лице любопытные и завистливые взгляды. Йоханан сдержал свое слово: мою роль в предстоящей мистерии, действительно, трудно было назвать третьестепенной. Мне оставалась ровно одна неделя жизни.

Боялся ли я? Пожалуй, нет. Мы со смертью давно уже были на «ты», я твердо знал, что узнаю ее издали и не испугаюсь. Правильнее сказать, что я испытывал волнение, похожее на предвкушение праздника в детстве. Как-никак, а я вновь, второй раз в жизни мог оказаться в центре всеобщего внимания, причем на этот раз речь шла не о каком-нибудь крошечном поселении на пустынном берегу Соленого моря, а о кишащих людьми площадях священного Ерушалаима! Меня ожидали лавины внимания, ливни восхищения, потоп преклонения. При этом, как уверял Йоханан, от меня самого не требовалось совершать почти никаких действий — все будет сделано за меня другими.

— Ты, главное, помалкивай, — повторял он. — Помни, царя создает свита, а уж свиту мы тебе обеспечим.

— А имя? — спрашивал я. — Вы уже придумали имя? Если нет, то у меня есть хорошее предложение на этот счет.

Я, конечно же, имел в виду свою давнишнюю мечту насчет Адама, просто Адама бен-Адама, сына человеческого. К моему удивлению, Йоханан всякий раз уходил от ответа, переводил на другое, и, надо сказать, это удавалось ему без особого труда, потому что в оставшееся до выхода в Ерушалаим время у меня не было ни минутки для того, чтобы побыть наедине с самим собой или просто поразмышлять о том, о сем. Жизнь совершенно неожиданно набрала головокружительный темп, и это мне, скорее, нравилось, чем отвращало. А может, мне это только казалось, ибо, как я уже говорил, возможности разобраться никому не предоставлялось в принципе — непрерывной чередой шли репетиции и уроки.

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что это лихорадочное состояние являлось важной частью общего плана: таким образом Шимон и Йоханан боролись с возможными сомнениями и колебаниями — они просто не оставляли на них ни секунды. И тем не менее, вопрос с именем был для меня слишком важен, чтобы оставлять его на последний момент. Не станут же они, в самом деле, называть языческого божка бар-Раббаном! Не добившись внятного ответа от Йоханана, я набрался смелости обратиться к Шимону. В конце концов, мой голос уже кое-чего значил!

— Шимон, — сказал я. — Вы ведь еще не решили насчет имени… нельзя ли назвать его Адамом?

— Кого «его»? — не понял Шимон, неохотно отвлекаясь от разговора с очередным руководителем группы.

— Как это «кого»? — меня… то есть, его, Идола, — заторопился я. — У меня есть прекрасная идея. Пусть он будет Адам бен-Адам, человек, сын человеческий. Видишь ли, мне нравится это имя, потому что…

Шимон перебил меня, недовольно пожав плечами. В отличие от Йоханана он всегда говорил прямо.

— Но это невозможно, бар-Раббан. У Идола уже есть имя. Мы назовем его Ешу.

— Ешуа? — переспросил я. — Почему Ешуа? Чем плох Адам?

На мое плечо легла рука Йоханана. Он и на этот раз не отпустил меня слишком далеко.

— Идол не заслуживает человеческого имени, — Йоханан развернул меня к себе, заглянул в лицо, и я сразу растерялся.

Йоханановы глаза всегда действовали безотказно. Я еще успел пролепетать, что Ешуа, мол, тоже человеческое имя, но Йоханан улыбнулся и поправил:

— Не Ешуа, а Ешу. Это очень важно. Он будет зваться у нас именно «Ешу», три буквы, сокращение от «емах шмо везихро».

— «Да сотрется имя его и память о нем»… — повторил я вслед за ним, начиная понимать.