Книга

Они действительно продумали все, каждую деталь. Даже в самом имени идола было зашифровано прямое указание на его неизбежное будущее. Куда уж тут мне с моим глупым «Адамом»… Йоханан покрепче сжал мое плечо. Он читал меня, как открытую книгу.

— Конечно, это указание, — проговорил он, подтверждая мою безмолвную догадку. — На тот случай, если потом, когда все откроется, кому-то еще понадобятся доказательства. Мы расставили эти знаки повсюду, так, что их трудно будет не заметить. А еще мы подробно опишем всю эту историю в отдельной книге. Мы выбьем ее на меди, чтобы пережила тысячелетия и спрячем ее особенно тщательно. Мы назовем ее «Книга Ковчега» и объясним там все наши решения и поступки. И тогда уцелевшие праведники прославят наши имена. Наши — это и твое тоже, бар-Раббан.

— Бар-Раббан? — мрачно переспросил я. — Невелика награда… Я ненавижу это имя, а ты предлагаешь мне увековечить его…

— Знаешь что? — вдруг воскликнул Йоханан. — Вторую часть имени можно оставить, если уж это так для тебя важно. Пусть будет «бен-Адам». В конце концов, кто создает идолов, как не люди? Значит, идолы — людские детища, сыны человеческие. Решено! — он торжественно воздел руку и возгласил. — И наречется он Ешу бен-Адам, Ешу, сын человеческий! Как тебе?

Я благодарно кивнул. Мечты редко сбываются в полном объеме даже у самых отъявленных счастливчиков. А уж мне грех было жаловаться. Видели бы вы мой въезд в Ерушалаим! Как вы, наверное, помните, я мечтал когда-то о славе полководца, о разукрашенной колеснице во главе победоносного войска… Подумаешь, полководец! В первый день второй недели месяца Нисан в ворота Ерушалаима въезжал сам Машиах! И это был я! Я!

Шимон и Йоханан позаботились о том, чтобы связь Ешу с Книгой была ясна с самого начала: я восседал на прекрасной ослице, разукрашенной цветами, — в точности, как это предсказывается у пророка Закарии. Отовсюду слышались мольбы о спасении: «Ошиа на!» «Ошиа на!» — опять же, в точности, как поется в известном псалме. Люди устилали мне дорогу пальмовыми ветвями и собственными одеждами. Гм… люди?.. — Конечно, все это делали наши кумраниты. Репетиции не прошли даром.

Просто удивительно, какого эффекта можно достичь слаженными действиями всего лишь ста пятидесяти человек! Даже у меня временами создавалось впечатление, что мое имя скандирует вся сбежавшаяся на шум многотысячная толпа. Впрочем, знаете, возможно, так оно и было. Нет ничего заразительней массового порыва — любого, от безудержного бессмысленного прославления до столь же безудержной и столь же бессмысленной ненависти. В эту неделю мне предстояло стать свидетелем… а точнее, объектом и того, и другого.

И все же — свидетелем или объектом? Видите ли, мои сомнения совсем не случайны: я никак не мог избавиться от чувства, что все это происходит не со мной. Не мне кричат «Ошиа на!», не меня именуют «царем Еуды» и «Машиахом, Давидовым сыном», не моя рука болит от постоянного приветственного жеста, не мои губы застыли в кроткой заученной улыбке… Разве это меня зовут Ешу, сын человеческий? Я ведь бар-Раббан, полнейшее ничтожество, никчемный сын выдающегося отца… И тем не менее, тем не менее… именно мою задницу натирала костлявая ослиная спина, именно ко мне были обращены исступленные лица, именно задуманое мною прозвище слышалось из толпы:

— Кто это там едет, прекрасный, как Машиах?

— Это Ешу бен-Адам, наш царь и спаситель! Бен-Адам! Бен-Адам! Сын человеческий!

Ах, если бы отец видел мое торжество!..

Между тем, запланированное представление продолжалось. Неимоверный шум, произведенный нами на въезде, неизбежно должен был привлечь внимание властей, но сам по себе еще не мог запустить в действие главный маховик — тот самый, который должен был вознести меня на крест, к высотам грядущей славы. И храмовые власти, и ромайские чиновники всегда воспринимали истерику ерушалаимской толпы с известной долей дополнительного хладнокровия: этот город видел на своем веку слишком много пророков и проповедников, чтобы реагировать на каждого дурачка, въезжающего в ворота на осле — пусть даже с помпой, и с воплями насчет прихода Машиаха. Хотя назойливое именование меня «царем Еуды» не могло не царапнуть ревнивое к таким вещам ромайское ухо.

Но Шимон и Йоханан, конечно же, не были настолько наивны, чтобы полагать, что меня поволокут на суд за одни лишь нелепые претензии на царство. Решающий удар по спокойствию властей планировалось нанести непосредственно в Храме, в сердце Святого Города. Именно туда продвигалась наша процессия, продвигалась по возможности длинным, извилистым путем, дабы захватить в свою орбиту как можно больше зевак и случайного люда.