Книга 1000 Грехов

Энтони наблюдал, как из уголка ее потрескавшихся губ стекает длинная струйка слюны. Ее здоровый глаз хаотично метался в ее глазнице, сосредотачиваясь ни на чем и на всем одновременно. Она продолжала бормотать и бубнить, улыбаясь и бросая куски гнилых кишок свиньи с пригоршнями личинок в ванну к Энтони. Кратер ее мертвого глаза, казалось, клубился тенями. Энтони казалось, что он даже слышит испуганные крики каждого ребенка, что когда-то посмотрел на это гротескное лицо, эхом из глубин этой черной ямы. Она выглядела обезумевшей и злобной, как один из тех зомби, байки и сказки о которых были весьма популярны на их острове. Возможно, она просто сильно одряхлела с возрастом, а может у нее развился Альцгеймер. Энтони снова задумался о том, как же ей удалось прожить так долго. Может, она, и правда, превратилась в зомби. Он начал паниковать. Он доверил свою жизнь сумасшедшей, а теперь его съедают заживо!

- БольшаличинокбольшаличинокбольшаличинокБОЛЬША!!!

Энтони закрыл глаза и начал мечтать о залитых солнцем пляжах с шоколадными красотками в сексуальных стрингах, резвящихся в океане. Он мечтал об игре в волейбол или в футбол на мягком, словно пудра, песке. Ему снились спелые манго и сладкие ананасы. Он вспоминал мамину кухню, пропахшую карри и душицей. По ощущениям, черви уже вовсю копошились в его черепе, но он старался не обращать на это внимание. Он должен был выжить. Его мать пожертвовала слишком многим, чтобы вытащить его из Гаити, подальше от нищеты, суеверий и смерти. Он не имел права просто взять и умереть. Он должен был верить. Должен преисполниться верой. Мама Луанда позаботится о нем. Уж она-то точно сможет его вылечить.

Перевод: Роман Коточигов

" Пробуждение "

Когда человек заключен в тесную клетку и каждый день подвергается побоям, то как мы можем говорить о его развитии и прогрессе?

- Эмма Гольдсман, "Анархизм"

А если Бог был одним из нас?

- Джоан Осборн, Relish

- Почему?

Репортер меня не слушал. Он был напуган до смерти. Минуту назад он с самодовольным видом сидел возле моей камеры, уже прикидывая, сколько заработает на моей биографии. Теперь он был в камере - голый, немой, не понимающий, как я это сделал. Я смотрел, как его жирные губы беззвучно шепчут слова, словно у гуппи[26], задыхающейся без воздуха, а глаза панически округляются, усиливая сходство репортера с морской живностью.

В его речевых способностях я не нуждался. С его частью беседы я справлюсь и сам. Рот человека не изрекал ничего оригинального уже десятки лет. Преждевременно облысевший, преждевременно растолстевший, молодой репортер задергался, как от удара тазером, когда я потянулся к кнопке включения диктофона в его кармане. Я видел все вопросы в его глазах. Я отвечу лишь на те, которые сочту стоящими.

Знаю, ты назвал бы меня лжецом. Сказал бы, что я отрицаю свои глубоко засевшие эмоциональные проблемы из детства, которые я подавлял, сам того не понимая. Но клянусь, вот, как все началось. Один вопрос вызвал череду событий, а они привели к тому, что я смотрю на тебя из-за решетки, ожидая казнь через несколько месяцев.

Я знаю, как вы, репортеры, мыслите. Вы думаете, что ребенком меня совратили или мать надо мной издевалась, или не давала мне любви, или отец научил ненавидеть женщин, издеваясь над матерью у меня на глазах. Но все это неправда. Я рос во вполне нормальном и любящем окружении.

Может, ты думаешь, что здесь замешаны наркотики? Но это тоже неверно, и нет, я не слышал голосов и не думал, что я - Иисус. Я вменяем, как и ты. Но с чего же один вопрос заставил меня убить всех этих людей? Изнасиловать и изувечить всех этих женщин? Не понимаешь, как легко "почему?" превращается в "почему нет?"

Убивая, я действовал инстинктивно. Я захотел это сделать и сделал. Но все гораздо масштабней. Это было только начало. Все дело в раскрытии полного потенциала человеческого разума.

Все началось с того мелкого педика с политкорректными лозунгами и значками, пришпиленными по всему кожаному пиджаку. Он остановил меня на улице, когда я пробивался через полуденные толпы в любимую кофейню, не задумывая ничего более зловещего, чем поглощение печенья и двойного капучино. Я лавировал между пассажирами, подгоняемыми часом пик, тщательно избегая зазывал и попрошаек, раздающих флаеры и умоляющих о пожертвованиях на благотворительность, но неизбежно наткнулся на одного из них. Я попался: с одной стороны меня прижала толстуха, пожирающая бублик со сливочным сыром, одновременно пытаясь читать "Уолл-стрит Джорнэл", а с другой - человек, раздающий флаеры стрип-клуба на Маркет-стрит под названием "Горячая коробка". Мне пришлось иметь дело с тем уродцем.