– Что? – они глядели на нее настороженно и, вместе с тем, недоверчиво, словно решив, что та специально обманывает их. А потом, испугавшись правды куда больше, чем лжи, отпрянули от Мати, словно та и на самом деле была проклята.
– Мамочка… – прошептала Инна, всхлипывая, глотая хлынувшие из глаз слезы.
– Сид! – закричала Нани. – Папа, сюда! Спасите нас! Снежный ребенок…!
Мати их больше не слушала, не пыталась успокоить или переубедить. Она хотела, но почувствовала, как забился, застонал у нее на груди, под толстыми слоями одежды, магический камень, словно предупреждая об ужасной опасности. И доверяя ему более чем своим мыслям и чувствам, девочка выскочила из повозки и, не оглядываясь, опрометью бросилась бежать назад, под защиту своего каравана.
"Нет, нет, нет", – стучало у нее в ушах, дыхание срывалось, она чувствовала себя так, словно попала в трещину, оказалась погребенной под толстым слоем снега.
Казалось, что само небо, став каменным, давит ей на плечи, пригибая к земле. А сзади, из-за спины, неслись крики, непонятные возгласы, хлеставшие точно плети.
Она уже видела отца, вдруг остановившегося возле головной повозки…
– Что это там? – он настороженно смотрел на вдруг забурливший караван чужаков.
Дозорные, оставив свои посты, почему-то спешили назад, взрослые, торопливо пряча детей в глубине повозок, выскакивали наружу и Атену показалось, что он различает блеск солнечных лучей на лезвиях мечей.
– Странно, – Лис оглянулся. Он не видел вокруг никакой опасности. Но что-то же должно было всполошить шедших впереди. – Может, они заметили разбойников?
– Нет, – караванщик помрачнел. Его брови сошлись на переносице, рука сама легла на меч. Он быстро зашагал навстречу бежавшей назад дочери, спеша поскорее убедиться, что с ней все в порядке и узнать, что произошло. И тут Мати упала.
Всем маленьким, дрожавшим от холода и страха телом, она ощущала, как приближались к ней те, кто по какой-то непонятной ей причине вдруг стали преследовать ее. До отца оставалось совсем чуть-чуть, всего несколько шагов! Она хотела подняться, но вдруг поняла, что не в силах даже двинуться, пошевелиться, что ужас сковал ее крепче ледяных оков Метели. И тогда девочка прижалась к земле, будто снег был способен укрыть ее, защитить от неожиданных врагов, снова и снова повторяя, словно в бреду:
– Шамаш! Помоги мне, Шамаш! – снег хрустел на зубах. Он казался таким соленым, словно вобрал в себя все ее слезы.
– Стойте! – донесся до нее взволнованный крик отца.
– Нет! – совсем рядом прозвучал холодный, властный голос мага. В тот же миг тепло окружило Мати, прогоняя холод и страх.
Возникнув словно из ниоткуда, маг стеной застыл между девочкой и остановившимися в шаге от него чужаками. Лица последних были перекошены яростью, в глазах горела ненависть, руки сжимали оружие.
– За что? – слезы опять брызнули у нее из глаз. Мати была не в силах понять, что случилось, что она сделала не так, почему все вдруг ополчились на нее?
Единственное, что удерживало ее, не давало рухнуть в бездну оцепенения, поддавшись панике – это мысль о том, что маг рядом. "Он защитит, не даст меня в обиду", – беззвучно повторяла она, веря в это всем сердцем, всей душой.
А затем ее подхватили сильные руки отца.
– С тобой все в порядке? – спросил Атен, не спуская взволнованного взгляда с лица дочери. И лишь когда девочка кивнула, караванщик повернулся к чужакам. Его глаза были полны гнева, черты лица исказила ярость…
Мужчина стал похож на дикого зверя, готового, защищая своего ребенка, вцепиться в горло любому, кто осмелится напасть.
– Так вот как вы платите за все добро, что мы для вас сделали? – крикнул он. Еще миг, и караванщик пустил бы в ход меч, не задумываясь, чем для него, для его каравана, для всех может обернуться замешанное на слепой ярости кровопролитие.
– Постой, – хозяин чужого каравана первым взял себя в руки. Отбросив в сторону меч, он вышел вперед, затем на миг обернулся к своим людям: – Опустите оружие!
– Но как же…
– Делайте, как я говорю! Что бы там ни было, мы не можем обагрить мечи кровью своих спасителей, даже не попытавшись разобраться, что произошло! – потом он снова взглянул на Атена: – Ты должен простить их.
– Простить?! – ярость билась в его груди, требуя, чтобы ее выпустили на волю. – За то, что они обезумевшей толпой напали на беззащитного ребенка, моего ребенка?!
– Мне очень жаль.
– И это все, что ты можешь сказать?!
– Выслушай меня. Возможно, мы были не правы. Но постарайся понять: дети, игравшие с ней, сказали, что она родилась в пустыне. Они могли ошибиться, она могла солгать им, стараясь привлечь к себе внимание новых друзей… Но как еще люди должны были воспринять такое?
– Пап, пап, я не вру, ты ведь знаешь, я говорю правду! Пап, почему они так? – Мати была готова вновь заплакать. Она прильнула к отцу, ища у него защиты. А тот, прижав ее покрепче к груди, замер, не в силах произнести ни слова. На миг ему показалось, что он не может даже вздохнуть, словно воздух вдруг отпрянул, оставив пустоту.