— Слава Аллаху! — Он кивнул на женщину. — Ей тоже понадобится твоя помощь. Ее зовут Калиса. Она еще не пришла в себя от пережитого. Обращайся с ней бережно, она высокородная. И она чиста, ибо нет ее вины в том, что ее тело подверглось поруганию. — Его лицо исказила ярость. Он повернулся к воинам: — Запомните это все! Аллах в своей милости дозволил мне отомстить за ее бесчестие. Мой долг ее мужу оплачен, — он воздел руку с кожаным кошелем. — Вот она — моя плата!
Он развязал кошель и высыпал его содержимое на землю. Сперва я подумал, что передо мной куриные потроха. Только присмотревшись, я понял, что на самом деле это гениталии шестерых мужчин. Один за одним воины вскакивали на лошадей и, проезжая мимо, плевали на окровавленные ошметки. Наконец Калиса будто бы пробудилась от транса, в котором находилась. Ее глаза сверкнули ненавистью. Направив своего скакуна на отрезанные гениталии, она вдруг резко натянула поводья. Попятившись, конь втоптал останки в землю. Калиса пронзительно завыла, да так жутко, что кровь застыла у меня в жилах.
— Мы им всем отомстим! — закричал Хаза. — Отныне в наших сердцах — лишь джихад. Сперва мы уйдем в горы. Там мы восстановим силы. А когда к нам присоединится достаточно людей, мы вернемся в Мишкат. Аллах акбар! — Он обнажил меч.
— Аллах акбар! — содрогнулись горы от дружного крика.
Напуганная стая голубей сорвалась и полетела прочь в сторону южных холмов.
Всю зиму на перевалах дул пронизывающий ветер, а снега порой наваливало в рост человека. Тысячник Хаза отвел нам пастушью хижину. Чтобы не замерзнуть, мы спали все вместе, словно крестьяне, — я, Азиз, Айша, Ясин и Джанифа. Сквозь щели в стенах и потолке вечно тянуло ледяным холодом, но, впрочем, нам было не на что жаловаться. У нас хотя бы имелась крыша над головой. Так что наша скромная обитель была роскошным дворцом по сравнению с овчарнями и развалинам домов, в которых приходилось ютиться солдатам.
Поскольку большая часть воинов постоянно находилась в дозорах, слуг у нас не было, за исключением Давида — ветерана-иудея, которого тысячник назначил телохранителем Азиза. Таким образом, всю основную работу выполняла Джанифа.
Она к этому на удивление быстро привыкла, возможно потому, что всю жизнь тяготилась роскошью и тянулась к простоте. Сестра погибшего эмира с огромным удовольствием таскала нам воду из ручья, готовила, шила и убирала. И, надо сказать, она совсем не походила на высокородную даму, когда, закутавшись потеплее, суетилась у булькающего котелка. Работа доставляла ей неподдельное удовольствие. Щеки Джанифы обветрились, а руки огрубели, сделавшись красными, как панцирь у вареного рака. Однажды Давид предложил ей свою помощь, и они быстро стали с Джанифой друзьями. С улыбкой я наблюдал за тем, как они, весело болтая, отправляются собирать хворост: он — с топором на плече, она — с корзиной, словно крестьянка или рыбачка.
Я был бы рад помочь и сам, но Азиз отнимал у меня слишком много времени: сначала у него загноилась рана, а потом началось воспаление легких. Чтобы его спасти, потребовались все мои таланты врача, алхимика и астролога. В горячке он бредил о захваченном эмирате, в гибели которого, судя по всему, винил себя. «Мишкат… мой престол… Что я наделал?» — повторял он. В подобные моменты его глаза широко раскрывались и он, содрогаясь всем телом, приподнимался, опираясь на локти. Айша терпеливо вытирала пот с его лба и успокаивала, пока принц не погружался в сон.
Заручившись согласием Джанифы, я также попытался избавить Айшу от ее пагубного пристрастия. Первые два месяца я постепенно уменьшал порции макового сока, а потом и вовсе перестал его давать. Последующие две недели показались мне сущим адом. Нам даже пришлось попросить Давида по ночам забирать с собой малыша Ясина. Когда мы привязали Айшу к специально приготовленной для нее кровати, бедняжку уже вовсю рвало. При этом она кричала и ужасно сквернословила, отчего Джанифа решила, что в Айшу вселился бес. Она повязала на шею внучатой племянницы крестьянский оберег от сглаза — ладанку с травами и бумажкой, на которой были написаны слова из священного Корана. Я не стал возражать. В каком-то смысле мы не просто лечили Айшу, а действительно проводили очистительный обряд. Если подумать, в глубине души каждого из нас таились демоны, от которых нам пришлось избавиться в те краткие зимние дни и долгие ночи.