Книга алхимика

К весне Азиз уже начал вставать и ходить, а его сестра, полностью излечившись, вновь обрела здравый рассудок. Впрочем, Айша была молчаливой и держалась замкнуто. Я понимал, что исцелил лишь ее тело и ей еще нужно время, чтобы прийти в себя. Я полагал, что она будет сердиться на брата, когда вспомнит, что он с ней сотворил, однако недуги, что они перенесли, сблизили их. Азиз с Айшой часами сидели у очага, закутавшись в одеяла, и наблюдали, как Ясин играет с Давидом и Джанифой. Раны на сердцах брата и сестры были еще слишком свежи, чтобы бередить прошлое, и потому я даже не заикался о Паладоне. «Всему свое время, — думал я. — Поговорю о нем, когда они будут готовы». Тогда, возможно, я смогу помочь. Письмо Паладона я бережно сохранял и не оставлял надежд на благоприятный исход. Пока все шло хорошо. Я уверил себя в том, что наши злоключения не напрасны и в них есть определенный смысл. Каждую ночь я смотрел на небо, дожидаясь, когда звезды дадут мне знак.

Мы почти не виделись с тысячником Хазой, который встал лагерем в заброшенной деревне на противоположном склоне горы. Дома там были в куда худшем состоянии, чем наша хижина: у них отсутствовали крыши. Именно поэтому мы никогда не сетовали на судьбу. Условия, в которых солдаты прожили зиму, были чудовищными, но надо отдать Хазе должное — ни один из его воинов не погиб от холода или болезни. Хаза жил вместе с Калисой, той самой женщиной, которую спас.

В лагере поговаривали, что они любовники, поскольку делили друг с другом шатер, однако я лично сильно в этом сомневаюсь. Подозреваю, что тысячник, на глазах у которого рухнул весь его мир, обрел в этой сильной женщине новый путеводный свет. Ее ненависть к насильникам пробудила в ней неутолимую жажду мести, вылившуюся в мечту о джихаде. Хаза, вероятно, видел в ней святую мученицу, воплощавшую в себе призыв обратиться к вере, и этот зов дурманил воинов, лишившихся всего, обвинявших в своих бедах порочных эмиров и принцев и грезивших об искуплении в горниле священной войны. Не знаю, что двигало Калисой. Не ведаю, была ли она любовницей Хазы. С уверенностью могу утверждать лишь одно: она пагубно влияла на солдат, и это не сулило Азизу ничего хорошего.

От Давида, который время от времени наведывался в лагерь, я узнал, что ее там почитают, словно королеву Тем временем слухи о нас стали расползаться по эмирату. К нашему лагерю начали подтягиваться беженцы: мужчины, женщины, дети. Было среди приходящих и много солдат. Однажды нам сообщили о приезде верховного факиха и трех бывших советников эмира. Вскоре Хаза от имени Азиза встал во главе правительства в изгнании, а также маленькой, но растущей армии. Когда сошли снега, тысячник принялся совершать набеги на равнину. Иногда он привозил с собой пленных норманнов и франков. После допроса Хаза отдавал их Калисе и другим женщинам. В подобных случаях вопли пленников доносились с противоположного склона горы даже до нашей хижины.

Давиду больше не нравилось в лагере Хазы. Будучи иудеем, он чувствовал себя по отношению к тамошним обитателям чужаком.

— Знаешь, Самуил, мои товарищи изменились, — как-то раз тихо произнес он, когда мы собирали хворост.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Раньше вера роли не играла. Нам было довольно того, что мы воины Мишката. Мы этим гордились. А теперь мои товарищи-мусульмане меня сторонятся. Когда я прохожу мимо, они перестают разговаривать. Даже мои старые друзья, с которыми я плечом к плечу прошел через много битв, и те отводят глаза. Да я и сам избегаю разговоров с ними. Передаю, что нужно, и возвращаюсь сюда.

Он схватил ветку и принялся яростно срезать ножом сучки.

— Они мне очень напоминают наших зелотов[81]. Себя они называют моджахедами и носят теперь зеленые платки, которыми прикрывают подбородки и рты. Верховный факих пробовал уговорить их построить небольшую мечеть, но она им не нужна. Когда бы я ни приехал в их лагерь, куда бы ни посмотрел, обязательно увижу, как кто-то расстелил коврик и молится. Я слышал, что во время последней вылазки они захватили несколько подвод с вином. Дай, думаю, принесу бочонок принцу Азизу. Так ни капли вина не осталось. От Хазы я узнал, что верховный факих собрал людей и вылил вино на землю. Весь лагерь пришел в ликование. Они говорят, что вино — это зло и Пророк запрещал его пить. Ты понимаешь, Самуил? Они больше не пьют вина. Ни солдаты, ни беженцы.

Я ужаснулся, вспомнив, что мне Азиз рассказывал про альморавидов. Но я не хотел делиться с Давидом своими опасениями и потому счел за лучшее сменить тему разговора.

— Азиз больше не принц. Он эмир.