Книга алхимика

— Собрался спуститься? Что ж, удачи. Если лестницу найдешь.

— Найду, никуда она не денется, — прохрипел Огаррио. Еще один камень глухо стукнул об пол. — Что на тебя нашло, а? Ладно, заложникам каким-то образом удалось бежать. Тут я зла на тебя не держу. Каждый имеет право попытаться спасти свою шкуру. При побеге вы с заложниками убили моего солдата. Это я тоже могу простить. — Огаррио откинул в сторону еще один камень. — Но… — сержант тяжело дышал, — на хрена ты спрятался здесь с киркой и напал на меня? Зачем ты мешаешь мне забрать с собой на тот свет моих врагов? Знаешь, чего я добился? Знаешь, сколько сюда фашистов набежало? По меньшей мере дивизия, а то и больше. И я их могу прихлопнуть одним махом. Они же и твои враги. Ты же был министром, когда шла война. — Он замолчал, силясь отвалить последний камень. — Не понимаю я тебя, и все тут.

— Я решил, что цена слишком высока, — ответил Пинсон.

— Ты про мою жизнь и жизнь моих солдат? Ты сам только что видел Бесерру. Он рад сложить здесь свою голову. Я тоже. И все мои солдаты. Мы ведь сражаемся… за… ну, не знаю… за великое дело. Оно придает всему смысл. Мы приближаем победу трудового народа. Всего того, во что мы верим. Это что-нибудь да значит.

— Ничего это не значит, если вы ради этой победы забыли человечность.

— Да какое отношение эта поганая мечеть имеет к человечности? — Сморщившись от боли, Огаррио приподнялся на локтях.

— С одной стороны, никакого, — прошептал Пинсон, — а с другой — самое непосредственное. Но такие фанатики, как ты, этого никогда не поймут.

— Знаешь что, профессор? Иди-ка ты на хер! — выдохнул сержант. — Все это уже не имеет смысла. Сейчас я спущусь и все тут подорву к чертовой матери. И мечеть, и тебя, и себя…

Вдали с грохотом разорвались две гранаты. Раздались крики, хлопки выстрелов и звук приближающихся шагов.

— Черт, — прошипел сквозь зубы Огаррио и полез в гробницу.

Практически тут же из нее раздался вопль, полный ярости, отчаяния и даже страха. Сержант выполз назад, а за ним выкатился череп, увенчанный светлой копной волос.

— Там скелет! Скелет!

— Возможно, это вернулся Паладон, чтобы защитить свой собор, — тихо промолвил Пинсон.

Конец разговору положил долетевший до профессора окрик на арабском языке. Повернув голову, он увидел четверых солдат, которые приближались к гробнице, выставив перед собой винтовки. Огаррио рычал ругательства. Кинув на него взгляд, Пинсон увидел, что сержант поднимает руку с пистолетом. Четыре винтовки одновременно изрыгнули огонь, и Огаррио упал навзничь. Тело его по плечи находилось внутри саркофага.

Пинсон услышал звук быстрых шагов, поднял глаза и узнал капитана Маранду. Офицер выглядел очень элегантно, несмотря на раненую руку, которую держал на перевязи. Потыкав ногой труп Огаррио, капитан посмотрел на солдат.

— Прекрасная работа, бойцы. Это был их командир. Думаю, больше никого не осталось. — Прищурившись, он посмотрел на статую Паладона. — Интересно, что он тут делал?

— Думаю, эфенди[87], он хотел спрятаться в могиле мертвеца, — ответил один из мавров.

Остальные рассмеялись.

— Вытащите его оттуда, — приказал Маранда. — Ты, — он ткнул пальцем в грудь ближайшего солдата, — останешься здесь. Приведешь гробницу в должный вид. Со всем почтением положишь череп на место, а потом заложишь камнями отверстие. Это святое место и без того уже достаточно осквернили.

Пинсон с облегчением вздохнул. Задача выполнена. О пещере, сокрытой внизу, никто не узнает.

Капитан приблизился вплотную к нему и опустился на колени.

— Министр Пинсон, я рад, что вы еще живы. Надеюсь, здоровье позволит вам присутствовать на суде, который готовит мой генерал.

Профессор попытался ответить, но в глазах все помутилось от красного тумана.

— Господи, да он тяжело ранен. Носилки, быстрее!

Голос капитана, спешно отдающего приказы, доносился словно откуда-то издалека.

— Врача сюда! Живо!

«К чему вся эта суматоха, — подумал Пинсон. — Неужели нельзя просто оставить меня в покое?» Он был доволен тем, что все получилось, и теперь ему хотелось просто уснуть. Прежде чем тьма окутала профессора, перед его мысленным взором возник образ лампы, горящей в Нише Света, и птиц, порхающих среди цветов.

Его привязали к стулу на главной площади, а на шею повесили табличку «Изменник и еретик Энрике Пинсон». Рядом с ним на стуле ерзал толстяк Сулуага, бывший мэр и теперь уже бывший председатель революционного совета. Табличка на его груди гласила: «Изменник и анархист Рамон Сулуага». Бедолага так орал от ужаса, что ему пришлось вставить в рот кляп.

Все пришлось делать в страшной спешке да еще и на фоне царящего в городе хаоса, который неизменно приходит на смену грабежам.