Книга алхимика

Целую вечность Маранда истратил на попытки дозвониться по полевому телефону до генерала. Когда это все же удалось, капитан объяснил, что бывший министр при смерти и вряд ли протянет еще час. Таким образом, генералу пришлось поставить крест на своих планах устроить в Севилье открытый судебный процесс. И тогда он потребовал немедленной, причем непременно публичной, казни Пинсона. А это означало, что бывший министр должен был каким-то образом дотянуть до расстрела! Только продемонстрированное врачом мастерство и переливание крови смогли немного отсрочить остановку сердца Пинсона. А тот факт, что во время казни арестованный политик будет находиться в бессознательном состоянии, сочли несущественным.

Потом Маранда столкнулся с еще одной проблемой. Солдаты никак не могли отыскать оператора с кинокамерой, который должен был запечатлеть сцену казни. Наконец его нашли на стене цитадели — там он снимал трупы, лежавшие возле парапетов, — и погнали вниз. Оператор долго не мог перевести дыхание после пробежки с тяжелой камерой с холма до центральной площади.

Свидетелей казни было немного — лишь несколько горожан, которых согнали в похоронную команду, да скучающая очередь солдат-арабов, выстроившаяся возле здания бывшей торговой компании, наскоро переделанного в публичный дом. Поскольку лишь некоторые из жительниц Сиудадела-дель-Санто все еще могли оказывать соответствующие услуги после массовых изнасилований предыдущей ночью, очередь в публичный дом была достаточно длинной.

Таким образом, казнь прошла без особой помпы. Маранда зачитал заранее заготовленную речь. Солдаты расстрельного взвода разрядили винтовки в осужденных, после чего присоединились к очереди в бордель. Похоронная команда, состоявшая из представителей той незначительной части мужского населения города, что счастливо избежала пули и петли, погрузила трупы в телегу и отвезла их к братской могиле, вырытой за городом в оливковой роще. В той же могиле немного погодя погребли Огаррио и солдат из его отряда.

На следующий вечер капитан Маранда в штабе, под который конфисковали сельский дом в четырех километрах от города, показывал генералу отснятый материал. Досмотрев до конца, тот удовлетворенно кивнул, жуя толстую сигару.

— Ну что ж, неплохо.

— Благодарю за похвалу, господин генерал, — отозвался Маранда.

— Если мне не изменяет память, вы говорили, что Пинсон был без сознания?

— Совершенно верно. Доктор боялся, что он может умереть в любую минуту.

— Но перед залпом он открыл глаза, уставился куда-то вверх и улыбнулся! Или мне показалось?

— Нет, господин генерал, ни в коей мере. Я, как и вы, счел это немного странным. Позволю себе предположить, что подобное выражение его лица не слишком обрадует наш отдел пропаганды. Впрочем, согласитесь, это ли не наилучшее доказательство того, что в момент казни Пинсон был еще жив?

— И чего он скалился?

— Прошу прощения, господин генерал, я вас не понимаю.

— Куда он пялился? Что его так обрадовало?

— Честно говоря, не знаю, — признался Миранда. — С того места, где он сидел, если поднять глаза, можно разглядеть только собор. Его видно с площади. На шпиль как раз упали первые лучи утреннего солнца. Я сам залюбовался собором, когда подошел осмотреть трупы. Вероятно, увиденная красота и вызвала его улыбку.

— Хотите сказать, он улыбался красивому рассвету?

— Господин генерал, рассвет и впрямь был загляденье. А тут еще и собор. Вы сами не раз говорили, что это настоящий шедевр.

— Хм, похоже, он не был таким уж законченным атеистом.

— Простите, господин генерал, не понял.

— Эта шутка, капитан.

— Вот как? Она непростая и очень забавная, господин генерал. — Маранда, ощущая свою ответственность, попытался выдавить смешок.

Постскриптум Аль-Андалус, 1097 год

Мне почти нечего добавить к тому, что я уже поведал вам. Я пришел в себя в больнице, лечил меня Али, которому чудесным образом удалось вместе с подопечными страдальцами пережить все несчастья, которые обрушились на город с того момента, как его захватили христиане. Впрочем, кое-кто вообще ничего не заметил. Этими счастливцами были мои душевнобольные пациенты. Рядом с моей постелью сидел стражник-альморавид, который большую часть времени дремал. Насколько я понимаю, никто всерьез не думал, что мне придет в голову сбежать.

Когда я встал на ноги и стал с грехом пополам ходить, меня доставили во дворец. Ковыляя через его роскошные залы, я видел десятки каменщиков, выламывавших из стен инкрустации из самоцветов и драгоценных металлов. Юсуф усматривал пышное убранство дворца противоречащим исламским законам и потому приказал его уничтожить. При этом он не хотел, чтобы дорогостоящее добро пропадало зря. Я уже упоминал, что его истовая вера в Аллаха удивительным образом сочеталась с невероятной жадностью.