Книга алхимика

Поселиться эмир предпочел в своем скромном шатре, который поставил в дворцовом парке. Я ожидал, что там мне объявят смертный приговор, однако, к вящему своему удивлению, получил предложение поступить на службу, причем ту же самую — придворного лекаря, правда на этот раз за существенно меньшее жалованье. Как так получилось? Полагаю, Юсуф узнал, что это я заманил христианское войско в ловушку, ну а к тому же за меня замолвил словечко Карим, который выжил по Божьему произволу, несмотря на то что в него попало несколько стрел. Я произвел на него впечатление, совсем как Паладон, и потому меня скорее наградили, нежели наказали.

Карим после отъезда Юсуфа стал наместником и обосновался в бывшем доме Салима. Я же стал его лекарем и товарищем. Порой мы делили с ним постель, только я не получал от этого особого удовольствия. Мое сердце умерло вместе с Азизом.

Красивый пестрый Мишкат неспешно превратился в лабиринт из глинобитных лачуг и скучных невыразительных мечетей. Альморавиды с гордостью говорили мне, что теперь он стал в точности похож на нормальный богобоязненный город, совсем как в Африке. Им нравилось воссоздавать то, к чему они привыкли дома.

Альморавиды почти не зверствовали, особенно после того, как казнили тех, кто «снюхался» с христианами. В основном ими оказались жертвы крестоносцев: либо торговцы, которые, чтобы не умереть от голода, продавали завоевателям провиант, либо обесчещенные женщины, которым после надругательства пришлось пойти к захватчикам в наложницы. Содержательницу публичного дома Алию Биби повесили, а ее дочку, которую она заставляла обслуживать крестоносцев, продали в рабство. Отправили альморавиды на виселицу и немало купцов-иудеев, в основном по надуманному обвинению в измене. Делалось это для того, чтобы присвоить их богатства.

Постепенно все улеглось, и город погрузился в сонное оцепенение. Само собой разумеется, через некоторое время меня стали настойчиво убеждать принять ислам. По большому счету, от меня требовали исключительно символического шага. Кроме того, мне вроде бы должно было быть все равно — я ведь верил в единого Бога, и потому формальное исповедание христианства, мусульманства или иудаизма для меня ничего не значило. Однако тут коса нашла на камень, и я наотрез отказался менять веру. Я состоял на службе у альморавидов пять лет, по прошествии которых окончательно пришел к выводу, что люди они скучные, а форма ислама, которую они исповедуют, достойна всяческого порицания.

Я часто вспоминал Саида, его слова о том, что мне следует заняться научными изысканиями в Кайруане или Каире. Повинуясь внезапному порыву, я написал письмо верховному имаму Аль-Азхара[88]и сунул его в руки купцу, отправлявшемуся в Египет. На границе альморавиды обыскали купца и нашли письмо. Узнав о нем, Карим меня отругал, обвинив в измене и черной неблагодарности.

Поняв, что меня могут взять под стражу, я дождался ночи и бежал.

Вход в пещеру вновь, как в годы моей юности, был завален валунами и украшен молитвенными флагами, но я, тряхнув стариной и вспомнив былое, отыскал меж камнями щель. Полученный от Паладона ключ от мечети по-прежнему оставался у меня. Я вошел внутрь, прошел мимо колонн, стоявших по семь в ряд — как раз по числу планетарных богов, взглянул на лампы, символизировавшие небесные сферы. Сейчас они темнели на фоне усыпанного звездами неба — купола больше не было. Неторопливо я проследовал к михрабу и повернул светильник.

Вот с того самого момента я сижу здесь, в пещере, и тружусь над текстом, который вы читаете, и жгу свои книги, чтобы не замерзнуть. Источником света мне служит огонь лампы, которую я взял из михраба. Прежде чем уйти, я верну ее на место. Масло в нее я подливаю из бочки — одной из тех, что Паладон столь предусмотрительно здесь оставил.

Как правило, всякое повествование должно завершаться рассказом о дальнейшей судьбе его главных героев. Увы, мне нечем вас порадовать. Что стало с Паладоном, Ясином, Джанифой и Давидом, остается для меня загадкой. Скорее всего, я никогда их не увижу. Я распрощался с ними навсегда, как когда-то с Азизом, Саидом и несчастной Айшой. И все же я тешу себя мечтой о том, что когда-нибудь Паладон, а может, его сын вернутся сюда и возведут новый храм. Нет никакой разницы, что именно они построят — мечеть или собор, важна лишь Идея, которую храм воплощает в себе. Впрочем, как я уже упомянул, это лишь мечта — неуместная и, скорее всего, столь же несбыточная, как и грезы о том, что я когда-нибудь вернусь к своим научным изысканиям в Каире.