Книга алхимика

При этом моя страсть к астрономии и математике не ослабевала. Однако, несмотря на все изыскания и успехи, меня не оставляло чувство, что тайны мироздания по-прежнему остаются сокрыты от меня. Чем больших успехов я добивался, тем чаще меня посещали мысли о тщетности всех моих усилий. Сам не знаю, каким образом мне удавалось еще успевать посещать школу при синагоге и успешно выдерживать испытания на знание Священного Писания, которое меня совершенно не интересовало. Во мне бушевало неугасимое пламя, меня терзала жажда знаний — столь сильная, что я едва мог уснуть по ночам, но это никак не сказывалось ни на моем здоровье, ни на внимательности, ни на желании идти вперед и добиваться новых результатов. Я знаю, матушка очень за меня тревожилась, однако отец всячески поддерживал мои начинания.

Однажды во время летних каникул я отправился за город, чтобы несколько дней побродить среди холмов, обрамлявших южную оконечность равнины, и постараться добыть кое-какие растения для моих снадобий. С собой я взял две котомки. В одной лежала еда, приготовленная моей заботливой матушкой, другая была пустой, она предназначалась для моей добычи. Помимо растений я рассчитывал отыскать среди скал сурьму. Я знал, что если правильно обработать сей редкий металл, то из него можно получить эссенцию, которую алхимики именовали «золотым семенем». Данную эссенцию, в свою очередь, можно преобразовать в Красный камень, являвшийся лекарством от всех болезней, который иногда называли Эликсиром. Если хочешь когда-нибудь добыть философский камень, надо поднатореть в трансмутации элементов.

В прекрасном расположении духа я ходил по зеленым полям, наслаждаясь солнцем и свежим воздухом. По ночам я спал под открытым небом. На третий день я уже был недалеко от цели своего путешествия. Я беззаботно шел через фруктовую рощу, жуя абрикос, как вдруг услышал чьи-то голоса. Сперва я решил, что это крестьянин, недовольный тем, что я сорвал абрикос без спроса. В отчаянии я завертел головой, ища, где бы мне спрятаться.

Голоса становились все ближе. Теперь я мог различить язык. То не был романский — сильно упрощенная латынь, на которой общались крестьяне. Нет, это был чистый арабский язык, причем не простонародный говор, который, как правило, можно услышать на базаре, а редкая в своей изысканности его форма. На таком языке говорили при дворе эмира. Теперь у меня исчезли последние сомнения — надо прятаться. Страх придал мне силы, и я, проворно взобравшись на смоковницу, укрылся в ее густой листве.

Сквозь листья я увидел, как к дереву приближаются три человека. Первой показалась девушка на коне, закутанная с ног до головы в шелка. Сидя в седле по-мужски, она скакала на иноходце, шедшем легким галопом. Выехав на лужайку, девушка чуть потянула на себя поводья, обогнула ее кругом, после чего остановила коня и принялась дожидаться спутников, которые несколько отстали от нее. Ими оказались двое молодых людей примерно моего возраста, одетые в простые хлопковые джеллабы[20], подолы которых они заткнули за пояса, чтобы длинные халаты не стесняли движений. Увидев их грубые кожаные сандалии и соломенные шляпы, я сперва принял молодых людей за слуг или конюхов, но потом, когда они подошли ближе, обратил внимание на тонкое шелковое шитье, украшавшее рукава и воротники их нарядов. Заметил я и усыпанные драгоценными камнями серьги, золотые цепи на их шеях и браслеты на запястьях. На поляне, несомненно, стояли отпрыски знатных фамилий. Я сжался в комочек, силясь сделаться еще меньше. Я был озадачен и напуган. Что незнакомцы тут делают? И зачем они притащили с собой длинную толстую веревку, волочившуюся за ними следом?

В первую очередь мое внимание привлек паренек, что был повыше ростом. Золотистые волосы каскадом ниспадали на его широкие плечи. Кожа его была белее сливок, а лоб и щеки от напряжения покраснели. Его лицо я не смог бы назвать красивым в общепринятом понимании этого слова, и все же оно приковывало к себе взгляд. У юноши были резко очерченные скулы, а нос — кривой, будто его когда-то сломали, но при этом парень весь лучился невероятной энергией и силой. Взгляд его тоже показался мне особенным. Был он строгим и при этом веселым, а светло-голубые глаза напомнили ртуть, которую я использовал в своих экспериментах. Таких, как он, я в Андалусии еще не видел, ибо цвет кожи даже у местных христиан был оливковый, совсем как у нас — иудеев. При этом светловолосый юноша бегло говорил на чистом арабском языке. Голос его звучал раскатисто и громко, а в смехе слышался отзвук колокольного звона. Он читал стихи:

Подобно соколу, краса взлетает в небеса,
Но от любви не скрыться ей, назад влечет она…