Кэтрин дергает головой так, будто я ударила ее. Но прежде чем она отвечает, отец ставит палец под мой подбородок и поворачивает мое лицо, чтобы я смотрела в его карие глаза. Такие же глаза, как и у Кэтрин.
— Да, Астрид, тот этап, когда мы начнем убивать людей, — говорит он. — Так же, как они убили твою мать.
Я начинаю злиться, но стараюсь сдержаться.
— Президент Стоик сказал мне, что он знал ее, — говорю я. — Это правда?
Отец замолкает и пожимает плечами.
— Наверное. Они выросли на одной стороне города, поэтому я уверена, что их пути пересекались.
— Но он говорил так, будто…
— Разве это важно? — спрашивает отец. — Это ничего не меняет. Факты остаются
фактами. И ты знаешь, что нужно делать, — его голос был мягким, но твердым. — Не все, кто погибает в войне, виновны. Иногда они просто не на той стороне, — он поднимает мой подбородок выше. — Ты понимаешь?
— Да, — говорю я. Да, я понимаю. Они оба правы. Но это легко говорить о том, что правильно, когда жертвы являются абстрактными… сын Президента, незнакомец… Раньше было легко. Но теперь я знаю цвет глаз Иккинга на солнце, какие у него волосы после душа, и какие теплые у него ладони, когда он дотрагивается до меня.
Мой отец улыбается.
— Найди коды, Астрид, — говорит он. Это не просьба.
Кэтрин сжимает мою руку.
— Мы рассчитываем на тебя.
Когда я возвращаюсь, то разочаровываюсь, когда понимаю, что Иккинга нет дома. Я так и не определилась, кто мы друг другу. Конечно, не муж и жена, несмотря на то, что это написано в документах, но мы и не друзья. Но что бы то ни было, какими бы мы ни были, мне становится тяжелее, потому что я привязываюсь к нему и понимаю, что не могу больше притворяться. Я отличаюсь от Кэтрин. Я не могу строить всю свою жизнь на лжи, даже если это только временно.
Я оставляю свою сумку на краю дивана и иду в спальню. Моя шея и левое плечо болят после нашей прогулки и я стараюсь растереть их правой рукой. Оказавшись в спальне, я скидываю
свои ботинки, и один летит под кровать. Я наклоняюсь и тянусь за ним, но моя рука натыкается на что-то твердое. Хмурясь, я встаю на четвереньки и заглядываю под кровать. Я достаю ботинок,откидываю его в сторону и вижу большой фотоальбом. Его обложка глянцевая и красная, а корешок оплетен золотой нитью.
Я достаю его, прислоняюсь спиной к кровати, и кладу альбом на ноги. Когда я открываю его, страницы слегла трещат. Первые страницы посвящены статьям из газет о начале войны. Здесь вся информация, которую я узнала от своего отца — как кинули бомбы на восточном побережье США, потом на западе, а потом, как началась бессмысленная война, которая унесла много невинных жизней. А после окончания войны, не осталось ничего. Но никто не волновался об ущербе. Все пытались выжить.
После статей в альбом приклеили фотографии, которые подписали черными чернилами. На фотографиях есть знакомые мне места, такие как горы и большой Каньон, а есть те,
которые я никогда не видела своими глазами — пляжи Калифорнии, Северное Сияние, большой Барьерный Риф. Я провожу по фотографиям пальцами, пытаясь представить себя в этих местах.
— Так, — я слышу голос Иккинга с порога. — Нашла что-то интересное?
Я подпрыгиваю, и альбом сползает на пол.
— Боже мой, — выдыхаю я. — Ты напугал меня! — я смотрю на него. — Мне очень жаль,если я не должна была смотреть этот альбом…
Но он только улыбается, заходит в комнату и опускается на пол рядом со мной.
— Все в порядке. Я не возражаю.
Он тянется к альбому и снова кладет мне на колени.
— Его начал вести мой дед. Он начал вести его после войны, чтобы не забыть, каким был мир. А я продолжил.
Я открываю следующую страницу, на которой приклеена открытка с потертыми краями. На ней фото океана. На следующей странице еще одна открытка с океаном. Я смотрю на Иккинга, который смотрит на альбом.
— Ты хочешь выйти за забор, — говорю я спокойно. — Не так ли?
Он кивает.
— Хочу увидеть океан.
Я вспоминаю наш разговор на диване.
— Это то, чего ты хотел, не так ли? Не женитьбы на мне.
— Эй, — говорит он, — все нормально. Может быть, через несколько лет я смогу убедить тебя отправиться в очень длительный поход со мной.
— Но… — я осматриваю края береговой линии пальцем. — На побережья скидывали бомбы. Там разве не опасно?
Иккинг пожимает плечами.
— Может быть, — его лицо напрягается. — Но я не думаю, что мы делаем себе поблажки,сидя здесь за забором. Кто знает, что там? Мы можем найти других людей. Целые общества, как наше. И даже если мы этого не сделаем, я хочу, чтобы ты услышала шум волн, — он грустно улыбается.
Я смотрю на него. Парень, который обожает воду, но не может оказаться у океана. Он мог бы. До войны. Но не сейчас, когда мы живем на небольшом куске территории и боимся высунуть нос за забор.
Я слегка пихаю его плечом.
— Мой дед видел океан, до войны. Тихий Океан. Он сказал моему отцу, что он громкий и холодный и красивый, и вода была настолько соленая, что глаза горели, — я взглянула на альбом.
— Как ты думаешь, мы все испортили?
— Вероятно, — Иккинг вздыхает. — Мы разрушили почти все. Но я хочу знать наверняка.