Книга Асты

Лето 1905 года выдалось очень жарким. Температура поднимала до 130 градусов по Фаренгейту. Газеты то и дело сообщали о людях, сошедших с ума от жары. Заметно выросло число убийств, особенно новорожденных детей. Все двери и окна на вилле «Девон», даже черный вход, постоянно были распахнуты настежь, но и это не спасало от невыносимой жары.

Никаких сведений о беременности Лиззи, кроме замечания Смарта, так и не всплыло, если не считать постоянных жалоб на усталость, слабость до «полуобморочного состояния», утреннюю тошноту и сонливость. Но эти симптомы могли быть результатом продолжительного приема гидробромида. Не заметила беременности Флоренс Фишер, ни словом не обмолвилась и Мэри Гайд в письме к сестре Джозефа Дзержинского Марте Болл. Кора Грин также ничего об этом не знала. Беременность не обнаружили и при вскрытии, о чем сообщили на суде по делу Альфреда Ропера. Можно допустить, что по каким-либо физиологическим причинам или вследствие жары Лиззи потеряла ребенка. Мог случиться выкидыш. Но возможен и другой вариант — ребенка никогда и не было, а Лиззи все придумала, чтобы удержать мужа.

Возможно, Ропер давно хотел уйти от нее. В письме от 15 июля, отправленном миссис Мод Лемминг в Фэн-Диттон, он не сообщает ни о жене, ни о дочери, а лишь передает (снова) привет от них. Он пишет, что с августа начинает работать в Кембридже и просит сестру приютить их с сыном с 27 июля, пока он не подыщет жилье. Но, с другой стороны, он писал сестре, что хочет «создать дом» и «вернуться к семейной жизни».

В начале второй недели июля он предупредил Флоренс Фишер, что увольняет ее. Пояснил, что с 31 июля ее услуги больше не потребуются, так как он, миссис Ропер и дети переедут в Кембридж. Миссис Гайд останется здесь одна, но вряд ли ей нужна служанка. Как свидетельствовала Флоренс, именно так он и объяснил.

Флоренс обратилась к Мэри Гайд, которая, как выяснилось, ничего не знала о предстоящем отъезде. Мэри поспешила расспросить дочь, но та тоже пребывала в неведении. Почему Флоренс так хотела остаться там, где ее перегружали работой и платили гроши, — не ясно. Жила она в крошечной грязной каморке. Сильная и работящая женщина двадцати двух лет, без сомнения, могла бы найти другое место и жилье. Альфред дал бы ей хорошую рекомендацию. Возможно, дело в том, что Флоренс собиралась замуж и до следующей весны, когда намечалась свадьба, рассчитывала доработать на старом месте.

Так или иначе, настроена Флоренс была решительно, и тут Альфред сообщает об увольнении. Днем 27 июля миссис Гайд сказала Флоренс, что плохо себя чувствует, у нее болит под левой лопаткой и в груди. Это «шалит сердце», и ей надо прилечь. Затем появился Альфред и сообщил, что они с Эдвардом вскоре уезжают в Кембридж, а миссис Ропер и Эдит присоединятся к ним чуть позже. Флоренс не видела, чтобы он покидал дом, но предположила это. И действительно, через сорок пять минут Альфред вернулся. Он позвонил в дверь, объяснив, что где-то оставил серебряную коробочку для монет, которая досталась ему от отца. Девушка предложила помочь поискать монетницу, но Альфред отказался, велев ей заниматься своей работой, и открыл дверь в столовую, где Флоренс должна была собрать скатерти и салфетки для стирки. Она слышала, как он поднимался наверх, где находились его жена, Эдит и Мэри Гайд.

За полчаса до прихода Ропера Мэри Гайд спустилась в кухню. Сказала, что ей уже лучше, и попросила Флоренс приготовить чай и легкий ужин, чтобы забрать наверх. Дочери нездоровится, и она прилегла, добавила Мэри. Флоренс выполнила ее просьбу, и Мэри взяла поднос, чтобы отнести ужин. Кроме консервированного лосося, хлеба и масла, Флоренс поставила на поднос чайник, сахарницу и молоко для Эдит. Именно этой сахарнице и ее содержимому через три месяца суждено будет стать важным вещественным доказательством на судебном процессе Альфреда Ропера. Сам Ропер никогда не пил сладкий чай, не клал сахар и в другие напитки. Так же, как его теща и Флоренс Фишер.

Ропер находился наверху долго — без сомнения, искал монетницу. Но обнаружил он ее в столовой на каминной доске. Об этом мы узнаем из его показаний на процессе. Положив коробочку в карман, он вновь покинул дом и направился к стоянке кэбов на Кингсленд-Хай-стрит. Расстояние довольно большое. Перешагивая через бордюр, он споткнулся и упал, оцарапав правую руку. Один свидетель подтвердил, что видел кровь на руке Ропера и на рукаве его пальто, но позже не смог опознать его.

В конце концов Ропер добрался до железнодорожной станции на Ливерпуль-стрит, где под присмотром носильщика оставлял сына и багаж. Он планировал уехать в Кембридж на вечернем пятичасовом поезде, и успел бы, если бы не пришлось возвращаться на Наварино-роуд. Было почти половина седьмого. Следующий поезд отправлялся в семь часов тридцать две минуты, но следовал только до Бишопс-Стортфорда, и до восьми часов двадцати минут ни одного поезда до Кембриджа больше не было. Роперу и Эдварду предстояло ждать почти два часа.