Книга Балтиморов

Что такого волшебного было в «Буэнависте»? Все. Это было сногсшибательно и в то же время мучительно, ибо, в отличие от Хэмптонов, где я мог чувствовать себя Гольдманом-из-Балтимора, во Флориде находились мои родители и я не мог сбросить с себя шкуру Гольдмана-из-Монклера. Именно благодаря этому — или в силу этого — я впервые понял то, чего не понимал в Хэмптонах: в семье Гольдманов разверзлась социальная пропасть, масштабы которой окончательно открылись мне лишь гораздо позже. Самым наглядным ее признаком служила для меня почтительность, с которой охранник при входе в комплекс здоровался с Гольдманами-из-Балтимора и, завидев их, спешил открыть перед ними решетку. Нас же, Гольдманов-из-Монклера, он прекрасно знал и тем не менее неизменно спрашивал:

— Вы к кому?

— Мы в гости к Солу Гольдману. Квартира 2609.

Он просил предъявить удостоверение личности, печатал что-то на компьютере, снимал телефонную трубку и звонил в квартиру:

— Мистер Гольдман? К вам пришел некий мистер Гольдман… Очень хорошо, спасибо, пропускаю. — Открывал решетчатые ворота и произносил: — Все в порядке, — сопровождая слова величественным кивком.

Дни, проведенные в «Буэнависте» с Балтиморами, были пронизаны солнцем и счастьем. Но каждый вечер мою чудесную жизнь Балтимора портили родители, хоть они и не были ни в чем виноваты. В чем их преступление? В том, что они за мной приходили. Каждый вечер я с каменным лицом усаживался на заднее сиденье взятой напрокат машины. И каждый раз мать спрашивала: «Ну что, хорошо повеселился, дорогой?» Мне хотелось крикнуть им, что они ничтожества. Мне хотелось собраться с духом и громко перечислить им все «почему?», готовые слететь у меня с языка всякий раз, как я покидал Балтиморов и возвращался к Монклерам. Почему у нас нет летнего дома, как у дяди Сола? Почему у нас нет квартиры во Флориде? Почему Вуди и Гиллель могут ночевать вместе в «Буэнависте», а я должен давить раскладушку в жалком номере в «Дельф’Инне»? И вообще, почему Вуди стал избранником, не таким, как все? Почему везунчик Вуди сменял своих ничтожных родителей на дядю Сола и Аниту, почему не я? Но я всего лишь оставался славным Гольдманом-из-Монклера и сглатывал вопрос, огнем пылавший у меня на языке: почему, почему мы не Гольдманы-из-Балтимора?

В машине мать увещевала меня: «Когда вернемся в Монклер, не забудь позвонить дяде Солу и тете Аните. Они снова столько для тебя сделали». Мне не надо было напоминать, я бы их и так поблагодарил. Каждый раз, вернувшись с каникул, я звонил им. Из вежливости — и из ностальгии. Я говорил: «Спасибо за все, дядя Сол», а он отвечал: «Не за что, совершенно не за что. Не надо меня все время благодарить. Это тебе спасибо, что ты такой классный парень, иметь с тобой дело — одно удовольствие». А если трубку снимала тетя Анита, она говорила: «Марки, котик, это естественно, ты же член семьи». Я краснел у телефона, когда она называла меня котиком. Я краснел, когда, встречая меня, она одобрительно говорила: «А ты все хорошеешь», или когда, потрогав мои плечи, восклицала: «Надо же, какой ты мускулистый!» Потом я несколько дней искал в зеркале подтверждения ее слов и разглядывал себя с блаженной улыбкой. Был ли я, мальчишка-подросток, влюблен в свою тетю Аниту? Наверное. А точнее, влюблялся каждый раз, как ее видел.

Многие годы спустя, после успеха своего первого романа, то есть примерно через три года после Драмы, я позволил себе роскошь провести зимние каникулы в модном отеле в Саут-Бич. Я впервые вернулся во Флориду после «Буэнависты». Я затормозил у ворот.

Охранник высунул голову из будки:

— Добрый день, сэр, чем могу помочь?

— Я хотел бы зайти на пару минут, если можно.

— Вы жилец?

— Нет, но я прекрасно знаю это место. У меня здесь жили знакомые.

— Сожалею, сэр, но если вы не жилец и не гость, вынужден попросить вас удалиться.

— Они жили на двадцать шестом этаже, квартира 2609. Семья Гольдманов.

— У меня нет в списке никого по фамилии Гольдман, сэр.

— А кто сейчас живет в квартире 2609?

— Я не имею права сообщать подобную информацию.

— Мне просто хотелось зайти на десять минут. Посмотреть на бассейн. Изменилось там что-то или нет.

— Простите, сэр, но я еще раз вынужден попросить вас удалиться. Это частное владение. Иначе я вызову полицию.

11

Однажды во вторник, жарким утром, Александра явилась ко мне в дом в Бока-Ратоне и сказала, что ее пес, как обычно, сбежал.

— А что твоему псу делать у меня?

— Не знаю.

— Если бы я его увидел, я бы его тебе привез.

— Да, верно. Прости, что побеспокоила.

Казалось, она готова была уйти, но я ее удержал:

— Погоди… Кофе хочешь?

Она улыбнулась:

— Да, не откажусь…

Я попросил ее минутку подождать.

— Дай мне пару минут, пожалуйста. У меня такой бардак…

— Неважно, Марки.

Я вздрагивал всякий раз, когда она меня так называла. Но отвлекаться было нельзя.

— Нет, ну так принимать гостей — это стыд и позор. Я мигом.

Я кинулся на заднюю террасу. Начиналась жара, и Дюк нежился в детском надувном бассейне, который я ему купил.

Я перевернул бассейн вместе с Дюком и вылил из него воду. Он пригорюнился.